заметил длинный белый шнур, змеившийся вслед за ним и почти не различимый на пушистом белом ковре.
Я взял телефон, но Бабуллах продолжал стоять, по-прежнему держа руку вытянутой.
– Шейх, – сказал я, – пожалуйста, пусть оставит свою руку при себе. Я уверен, что третья мне ни к чему.
– Он хочет, чтобы ваши руки соприкоснулись в знак дружбы.
Я было начал говорить, что не желаю этой глупости, но тут почувствовал взгляд Харима Бабуллаха и увидел выражение его лица. Он смотрел на меня сверху вниз.
Его огромное коричневое лицо было так же бесстрастно, упрямо и неулыбчиво. Но глаза выглядели совсем иначе, чем в первый раз. Они были мягкими, очень большими и очень мягкими, как коричневая влага, как растопленная тьма. Мне даже почудилось, что в них таится почти женская нежность и что-то еще, очень похожее на боль и печаль одновременно.
Конечно, все это ничего не стоит, такое, если постараться, можно разглядеть даже в мочке уха. Я слышал, что глаза вообще не имеют выражения.
Но я протянул ему руку и проговорил:
– О'кей! Отлично, пожимай! Все, что угодно, приятель!
Это не было улыбкой в полном смысле слова. Он не показал своих зубов, но его губы слегка дрогнули, уголки их слегка приподнялись, и он кивнул своей огромной головой, когда сжимал и тряс мою руку.
Мне еще не приходилось встречать человека – даже если считать за людей этих хлипких юнцов, похожих на уснувших и не проснувшихся и совершенно не способных на рукопожатие, – который бы пожимал руку так нежно. Точно он считает ее фарфоровой чашечкой и опасается разбить. Странно, но ладонь его была мягкой, много мягче моей.
Я кивнул ему.
– Прекрасно. Думаю, теперь мы друзья. Я надеюсь, Бабу.
Он отпустил мою руку, посмотрел на Шейха, все еще кивая.
– Хорошо, – сказал тот. И Бабу нас покинул.
Шейх Файзули улыбнулся мне. Все мне улыбались. Я бросил взгляд назад, на водяной матрас. Нет, не все.
– Теперь он чувствует себя лучше. Для него было горем, что он по ошибке нанес вам ущерб. А теперь ему приятно, мистер Скотт, а это означает, что и мне приятно.
Легкими касаниями я ощупал свою голову. Не скажу, что чувство приятности охватило и меня. Но все же я сказал:
– Ну и славно.
Потом, приложив телефонную трубку к уху, я набрал номер мемориального госпиталя Морриса и попросил соединить меня с палатой мистера Уилфера.
Когда Джиппи ответил, я спросил, верно ли, будто он пытался меня найти.
– Да, – ответил он быстро, – уже несколько часов названиваю. Никто ничего... Я уж начал бояться, что вас убили или что-нибудь еще...
– Джиппи.
– А что? Ведь мистера Риддла убили?
– Да, я видел его тело в морге.
– Ужасно, да? – Помолчал. – В вечерней газете напечатано сообщение вместе с его фотографией. Я вам говорил, что никогда с ним не встречался, никогда не видел Риддла, вы помните?
– Помню.
– Ну так вот, как только я поглядел на фотографию, я вспомнил, что один раз видел его.
– Когда это было, Джиппи?
– Позавчера вечером, когда я искал Трапмэна. Помните, я вам говорил, что там с ним, у него дома, был какой-то парень. Я тогда не знал – кто. Так вот, это был мистер Риддл.
Я улыбнулся.
– Это многое объясняет, Джиппи. Буду у вас через десять минут. Уже еду! И я отправился к Джиппи.
Глава 23
Джиппи так нервничал, что начал заикаться.
– Успокойтесь, Джиппи, что может произойти? А вот возьмите да позвоните Трапмэну, попугайте его, пусть получит свое, хотя бы часть. Сыграйте, так сказать, поэтическую роль возмездия. Один-два куплета, и хватит.
– Я так нервничаю! Он, черт возьми, сразу поймет, что его на пушку берут!
– Не поймет. И какая разница в конце концов? Так или иначе, а я До него доберусь. Справедливость на вашей стороне, а время выбрано – лучше некуда. Он уже и так выбит из седла.
Джиппи почесал под подбородком, с силой потер свой большой нос. Действительно, Джиппи мог прищучить Трапмэна, и сделать это весьма для него болезненно. Но беда в том, что Джиппи не привык давать сдачу, даже в ответ на пощечину, и предпочитал улаживать миром любые обиды. Для него было бы трудно изменить своим привычкам.
– Не могу. Это просто выше моих сил.
Была уже четверть девятого вечера, и я разговаривал с Джиппи добрых пять минут. Как только я вошел, он показал мне газету с фотографией Бена Риддла, того самого, которого я видел в морге с маленьким отверстием, проделанным в его груди, а также в спортивной гавайской рубашке, как раз напротив сердца. Около тела не было найдено пиджака, но при нем оказался бумажник, а в нем документы.
Джиппи и я были одни в палате. Одри наконец ушла на несколько часов домой поспать в собственной постели, а он сидел, опираясь на несколько подушек, и выглядел совсем неплохо для человека, который только вчера вечером без чувств валялся на газоне с дыркой в животе. У него был хороший цвет лица, а голос звучный, даже когда он заикался.
Я сказал:
– Возможно, сегодня вы уже не сможете до него дозвониться, но все-таки попробуйте. Шансы есть, и неплохие – пятьдесят на пятьдесят. Попытайтесь, а? Вдруг повезет. Это дало бы мне большое преимущество. Дело в том, Джиппи, что мне он не поверит, но, если ему позвоните вы и скажете, что готовы продать свою долю в скважине или что-нибудь еще – эта часть вашего разговора не так важна, – он поверит. От вас он это примет. В конце концов, это ведь я собираюсь увидеться с сукиным сыном.
– Ддда, черт возьми. Я зззнаю, черт побери.
То, что я сказал Джиппи о себе, было почти правдой. Если бы все шло хорошо, Трапмэн и я оказались бы лицом к лицу прежде, чем истекли бы следующие полчаса. И возможно, между нами был бы пистолет. Его пистолет. И что бы тогда ни случилось, я ощущал нетерпеливое желание поставить точку немедленно. Потому и пытался убедить Джиппи.
– Может, перестанете забавляться со своим носом? – спросил я. – И сделаете что-нибудь полезное?
Он отпустил свой впечатляющий нос, покачал головой и уставился на меня с таким видом, будто бы с удовольствием врезал бы мне по моему собственному. Вот только бы выбраться из постели. «Сегодня в Джиппи немного больше боевого задора, – подумал я. – Ненамного, но все же».
Поэтому я сказал, возможно, язвительно:
– Джиппи, ваша дама – эксперт по звездному сиянию и тому подобным вещам, в которую вы, как сами заявили, свято верите, Сайнара Лэйн – говорит, что в течение нескольких лет Сатурн всячески вредил вашей Луне или чему-то еще, но теперь, кажется, эта полоса прошла. У вас появляется шанс оказаться на коне. И начать свое восхождение к успеху. Если вы, конечно, имеете намерение использовать этот шанс – так, для разнообразия.
