неделю после нападения. И еще, у меня сложилось такое впечатление при чтении той газетной истории, что твое ранение не настолько серьезно.
— Не серьезно? Что ж, по твоим меркам оно может и так, Скотт. Для тебя это были бы пустяковые царапины, ковбой? Действительно, это приключение меня здорово позабавило. Жду не дождусь, когда смогу повторить его. Оно добавило остроты в мою жизнь.
— Ну, я не хотел тебя обидеть, и все такое.
— Да ладно уж. Эти чертовы ханурики замочили меня чисто, проделав дырки в мясе. Одну в плече, другая пуля лишь содрала кожу на бедре, даже не задев кость. Мне просто повезло, дружок. Кроме той дуры, что они засадили мне в брюхо. Да и то, клизмами в белых халатах заштопали меня на совесть и нашпиговали фармакопеей, как рождественского гуся. Так что руки я им все равно не подам.
— Я просто обратил внимание на то, что ты охотно раздавал интервью налево и направо, валяясь на асфальте. Я имею в виду ту статью в «Рипаблик», в которой ты признаешься на весь божий мир, что надеешься еще повидаться с дочерью перед смертью…
— Да, вот тут ты меня подловил, парень. Действительно, откуда ни возьмись вынырнул этот паскудный бумагомаратель, как черт из табакерки. Я тут лежу, не понимая в каком мире нахожусь, в нашем паскудном или в ином благословенном, а тут ко мне подскакивает этот парнишка лет двенадцати и сует микрофон в физиономию. Ты представляешь?
— Да. Я даже примерно догадываюсь, о чем он тебя спрашивал.
— Этот клистрон из колледжа набросился на меня полуживого и атаковал одиннадцатью сотнями вопросов, и я точно ответил на пару-тройку, только чтобы убедиться в том, что черти еще не уволокли меня в ад и не начали готовить из меня жаркое. Конечно, глупо было с моей стороны трепаться о том, что я собираюсь увидеться со своей дочерью. Но, как я уже сказал, в тот момент я был уверен в том, что мне кранты. А в последнее время я много думал о Мишели, вот и ляпнул первое, что пришло на ум. Хорошо, что еще не упомянул ее имя.
— Еще меня озадачило вот что: тебя подстрелили прямо на стоянке перед «Медигеник», а штопать почему-то поволокли в «Скоттсдейл Мемориал». Почему было не оказать тебе помощь прямо на месте?
— Потому что я предупредил весь наличный медицинский персонал, что мои друзья переломают им руки и ноги и отвертят головы, если меня немедленно не отвезут в «Мемориал». Да еще пригрозил выставить им иск миллионов на десять за невыполнение последней воли умирающего. Я никак не мог допустить, чтоб меня отнесли в «Медигеник».
— Но почему? Это что, плохой госпиталь? Или, может быть, там лечат исключительно вегетарианцев, или…
— Нет, это отличный госпиталь. Высококлассные специалисты, цветные телевизоры и по крайней мере штуки три медсестры, которые не выглядят как борцы-тяжеловесы или служащие морга. Я просто не хотел, чтобы меня туда клали.
— И ты не можешь назвать мне причину?
Продолжительное молчание. Наконец, Романель нехотя ответил:
— Возможно, ты и прав. «Медигеник» — это госпиталь, которым владеет Альда Чимаррон. Припоминаешь это имя? Там всем распоряжается он и председатель попечительского совета доктор Блисс. Филипп Блисс. Да что там, частично он принадлежит и мне. Такой ответ тебя удовлетворяет?
— Вполне. Ладно, больше у меня вопросов нет. Остальную информацию мне предоставил Уортингтон с твоих слов, думаю.
— Так точно.
— И последнее. Ты случайно не помнишь полное девичье имя твоей жены, дату и место вашей женитьбы, имя человека, за которого она вышла замуж после вашего развода. Твоего преемника, я хочу сказать.
— Вообще-то, их у нее было несколько, и счет еще не закрыт. Думаю, сейчас она готова сожрать мужа номер пять…
— Оставим остальных «счастливчиков» в покое. Меня интересует номер второй, а также место, где родилась Мишель… Спри.
Какая-то важная мысль мелькнула у меня в голове. Романель сказал, что когда он познакомился со своей будущей женой, ее звали Николь Элейн Монтапер, и, возможно, было бы лучше, если бы она оставила свою девичью фамилию. Он вспомнил дату их бракосочетания в Форт Лодердейл в штате Флорида, где и родилась Мишель Эспри Романель, в восточно-лодердейлской больнице. Однако ему так и не удалось припомнить ее быстроменяющиеся фамилии, на которые он высылал чеки в разные концы страны, то есть как звали всех ее многочисленных спутников жизни, кроме последнего — Ветча, за которого она вышла замуж и жила до последнего времени в Рино, штат Невада. Этот факт мало чем мог мне помочь. Если Мишель взяла какую-нибудь другую фамилию после развода родителей, то скорее всего это должна была быть фамилия ее отчима, а не последующих трех-четырех мужей Николь.
— В информации, представленной мне Бентли Уортингтоном, сказано только, что в настоящее время фамилия Мишели не Романель. Это точно? Скажи, это лишь предположение, или же ты наверняка знаешь, что она сменила свою первородную фамилию?
— Это факт. Она сменила фамилию спустя год-два после того, как я ушел от них. Николь позаботилась об этом. — После паузы он продолжил: — Понимаю, куда ты клонишь, Скотт. Наверное, мне следует подробнее объяснить ситуацию, сложившуюся в тот момент. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что мне все осточертело и я ушел. Оставил жену, ребенка и вновь стал вольным орлом, хотя, насколько я знаю, орлы так не поступают. Конечно, это был мой не самый благородный поступок, но я не ищу себе оправданий. Я уже говорил тебе, что посылал им деньги примерно раз в полгода, в год — это уж наверняка. Таким образом, я разговаривал со своей бывшей подругой раз, два раза в год в течение двадцати лет. Каждый такой разговор старил меня на год или два. Таким образом, сейчас мне должно быть лет 99. Ты же не дашь мне столько, а?
— Ты мог меня надуть, подделав голос под 66-летнего мужчину.
— Обижаешь, мне меньше… Ну так вот. Я поддерживал себя бифштексами с кровью, овощами и тремя порциями «Джека Дениеля» перед тем, как позвонить ей, или же в предчувствии ее звонка. О Бог, мне действительно нужны были силы, чтобы вновь и вновь выслушивать ее визгливые упреки во всех смертных грехах, которые я совершил с того времени, как впервые испачкал пеленку. Первые пару лет я просил ее передать привет Спри, но она начинала орать всякие гадости, и мне пришлось прекратить передавать приветы дочке, справляться о ее здоровье и пытаться дать ей понять, что я очень сожалею о случившемся. — Романель опять натужно закашлялся. — Николь, моя нежная, сладкая Николь, которая на том свете будет наставницей Лукреции Борджиа по части подлости и изящной словесности, сообщила мне, что призналась своей дочери в том, что произвела ее на свет в результате деления, как амеба. И, конечно же, она напела Мишели, что за отвратное чудовище ее так называемый папаша Клод Романель, он же Джек Потрошитель. — Романель опять помолчал, предаваясь невеселым воспоминаниям. — Короче, я не знаю теперешней фамилии Мишели, но то, что она не Романель, — это точно.
— У меня появилась мысль, мистер Романель, — осторожно начал я. — Когда я разговаривал с Бентли Уортингтоном, то скорее от отчаяния, чем от большого ума, предложил: «А что, если мы дадим объявление о том, что разыскивается Мишель, та единственная во всей Вселенной?» Однако теперь, когда появился еще один ориентир в виде Спри, эта идея уже не кажется мне такой безнадежной. Мишелей с детским прозвищем Спри, наверное, не так много в Лос-Анджелесе. По-моему, это может сработать. Во всяком случае, значительно сузит круг поиска. Иначе ума не приложу с какого конца браться за это дело.
— Ну… возможно… — Неуверенное молчание в течение нескольких секунд. Затем мягко, как бы рассуждая с самим собой: — Ни один из этих сукиных сынов не может знать, как мы называли Мишель сто лет назад. По-моему, вполне безопасно. — Потом с нормальной громкостью Романель добавил: — Валяй, Скотт. А вдруг да поможет?
— О'кей. Последний вопрос. Прошло все-таки двадцать лет. Возможно, ты и не узнаешь свою дочь, когда увидишь. У меня же нет никаких ее примет. Может быть, в детстве у нее было что-нибудь, отличающее ее от других? Что-нибудь такое, по чему ее можно идентифицировать сейчас?
— Особые приметы?
— Шрамы, родинки, родимые пятна, бородавки на носу, волосы на ушах. Словом, хоть что-то, за что
