просто прикончить, если вы допустите прокол. Будь у меня больше времени, я бы довел дело до конца без проколов, однако…
Он поменял ноги местами, снова положив их одну на другую, и уставился в потолок.
— Было ясно, как пить дать, что меня уже пора считать покойником мертвее мертвого. Боевики Альды промахнулись, но в следующий раз все равно мою голову принесли бы ему на блюдечке — рано или поздно это бы случилось. Я вымотал себе все мозги, думая о том, что этот садист с радостью раздавит меня и одновременно приберет к рукам мои акции ГФМ. Вы только взгляните на цифры, Скотт. Миллион семьсот тысяч штук, и если даже он взял бы за каждую по пятнадцать долларов, чистая прибыль составила бы двадцать пять миллионов. А при удачном раскладе каждая пошла бы по двадцать шесть — двадцать семь, и он прикарманил бы сорок шесть — сорок семь миллионов моих денежек. Не сравнить с прибылью от продажи наркотиков, верно? Короче, если учесть, что Альда, не моргнув глазом, готов пришить двух человек по двадцать баксов за каждого, если ему понадобилось бы сорок, я был бы уже трупом. Если только…
— По-моему, я начинаю следить за ходом ваших тревожных и, смею сказать, преступных мыслей.
— Здесь вы совершенно правы. А что мне еще оставалось делать? Альда в любое время мог убить меня, но я бы ни за что не позволил этому меднолобому присвоить мои акции ГФМ, даже если бы к этому времени меня не было в живых.
— Значит, тогда-то вы и обратились к Уортингтону.
— Вот именно. Хотя я много думал над этим, тем более, что на больничной койке у меня было навалом времени. Я хотел устроить так, чтобы обезопасить себя, не дать какому-то ублюдку лишить меня жизни в самом ее расцвете, а также обезопасить Спри и в то же время обеспечить ей будущее независимо от того, что со мной случится. А главное, черт меня побери, я не мог допустить, чтобы Альда нагрел на моей смерти руки. В общем, целая стая мыслей роилась у меня в голове, и, по-моему, они до сих пор порхают где-то в воздухе. А самое первое, что сказал мне наш седовласый и мудрый советник, было для меня приятным сюрпризом, правда, приятным это стало бы только в том случае, если бы мне удалось передать свои чувства Альде, но так, чтобы меня снова не подстрелили или не разрубили на мелкие кусочки. Уортингтон сказал, что документик Альды, который я подписал и по которому он должен получить миллион акций ГФМ после моей кончины, не стоит и птичьего говна. Кстати, он выразился не так откровенно.
— Я представлял себе что-то в этом роде. Я также думал, что вы вот-вот ответите на вопрос, который я задал вам несколько минут назад и который вы, как будто, не слышали.
— Я слышал. Но вы правы в том, что я на него отвечу. По словам Уортингтона тот факт, что человек подписал какую-то бумажку, ни к чему его не обязывает, обязывать он будет только в случае, если имело место, говоря языком крючкотворов, встречное удовлетворение. Это как с деньгами, не обеспеченными золотом. Имейте в виду, что я не знал об этом до того, как разговаривал с Уортингтоном в прошлое воскресенье. И Альда, естественно, не знал, когда посылал своих стрелков ускорить мои похороны. Врубаетесь? То есть эта мясная туша могла убить меня, но никогда не получила бы в награду мои ценные бумаги. Не такой уж серьезный мотив отправить меня на тот свет, не так ли?
— Возможно. Но допустим, по своему дремучему невежеству он бы все-таки убил вас, скажем, если бы Энди Фостер сделал бы в вашей шкуре парочку дырок из своего 45-го калибра, кто в таком случае стал бы оспаривать необоснованные претензии Чимаррона?
Романель поморгал, кивнул и улыбнулся.
— Очень интересно. Хороший вопрос, Скотт. Мне нравится. Юридически это выглядит так: как только Уортингтон составил свой документ по моей просьбе, и мы с дочерью подписали его, ситуация круто меняется. Если бы Альда убил меня после этого, все мои акции «Голден Финикс», и все остальное, переходят к Спри, и Альда ничего не сможет предпринять. Разумеется, у меня оставалась проблема, которую я только что упоминал — как вдолбить в башку Альды эту жизненно важную для меня информацию и не дать себя прикончить при этом. Если бы у меня получилось, если бы все обошлось, и я остался бы в рядах живых, я оставил бы половину дочери, другую половину себе — зачем цепляться за жизнь, если впереди ничего не светит, кроме социального пособия?
— Ну, я не думаю, что такое могло случиться. Я понял вас так, что Чимаррону нет смысла лишать вас жизни, если при этом он теряет шансы на тридцать-сорок миллионов «баксов» или даже на десять миллионов. Но что мешает ему — раз уж он наверняка знает, что ему не видать этих акций как своих ушей — убить вас именно поэтому?
— Потому что Альда не допускает мысли о потере такой суммы, если остается хотя бы мизерный шанс прикарманить ее. Он понимает, что пока я жив, такой шанс существует. Вот почему я устроил так, а не иначе: чтобы он берег меня как зеницу ока. Я хорошо знаю этого жлоба. Кроме того, мой расчет уже оправдался.
— Каким же это образом?
— Когда Гроудер и Китс схватили меня, они отправились со своей добычей в «Медигеник». Там уже были Альда и Блисс. Но до того, как они начали долбить мне мозги…
Он остановился, как будто помимо своей воли, и повернул голову в сторону, при этом его губы растянулись в оскале, а лицо сразу осунулось. Очевидно, он вспомнил электрические волны, которые терзали его мозг, и я понял, что это воспоминание причиняло ему сильную боль.
Он облизал губы и резко тряхнул головой. — Простите. Это все от… спецобработки. Блисс повернул свой трижды проклятый циферблат, и началось что-то жуткое и ужасное, мне страшно даже… Ну ладно, на чем я остановился? Ах да, к счастью для меня в тот раз Альда велел своим мордоворотам только встряхнуть меня, но не убивать, потому что к тому времени он несколько поостыл, и у него появилась куча вопросов ко мне. Каким-то образом он пронюхал — только не спрашивайте каким — о том, что в больнице меня два раза навестил Уортингтон, ему захотелось узнать причину этих визитов. Еще он хотел знать точно, у кого и когда я покупал дополнительные акции ГФМ и сколько их купил, на чье имя, как оформлялись сделки — вот какую кучу информации он хотел получить. И помочь ему в этом мог только я.
— Полагаю, вы помогли ему.
— Правильно полагаете. Какие могут быть здесь сомнения. Черт возьми, не дожидаясь, пока они начнут насиловать меня, я уже щебетал, как все пернатое население страны Соловьяндии, потому что очень мне хотелось, чтобы Альда уяснил, во-первых, что его знаменитый документ, который я подписал, имеет не больше ценности, чем детский понос, что если он меня убьет, это соглашение будет иметь веса не больше, чем блошиный писк…
— Извините, Романель, может быть в интересах дела… — пытался вставить я.
— …во-вторых, что я уже подписал бумаги, которые гарантируют, что каждая акция ГФМ на мое имя и на имя подставных лиц — все, чем я владею, — переходят к моему ребенку, если вдруг со мной что-то случится или я просто тихо-мирно скончаюсь от старости.
— Видимо, вы его убедили.
— Возможно. Между прочим, это было нелегко, несмотря на копию договора, которую я ему подсунул. Мне сдается, что Альда просто не желал поверить в это и думал, что я его шантажирую…
— Погодите-ка. Вы говорите, что у вас с собой была копия документа, который составил Уортингтон, с вашей подписью?
— Конечно. Уортингтон в воскресенье вечером дал мне одну в «Скоттсдейл Мемориал», это было в тот день, когда я вышел из больницы. И когда я приехал домой, бумага была у меня в кармане. Видимо, Кит забрал ее после того, как стукнул меня по голове. Заодно с бумажником. Там было все оформлено четко, не хватало лишь подписи Спри, так как это случилось во вторник вечером.
— Но Чимаррона это не убедило?
— Сначала нет. Как я сказал, он думал, что его хотят обмануть, тем более, что в прошлом я был специалистом по таким трюкам, хотя довольно невинным. Потом они включили эту проклятую машину и… — Он как-то жалко поморщился, закрыл глаза и откинулся на спинку, после чего продолжал: — начали терзать мою голову. Через некоторое время Альда наконец убедился, что я не блефую. Но у него оставались и другие вопросы, к тому же этот придурок с удовольствием наблюдал за процедурой, поэтому они довольно долго мучили меня. — Он скривился, но тут же открыл глаза. — Я даже не знаю, как долго.
— Думаю, вы выложили Чимаррону почти все, что он хотел услышать.
— Все. Не почти, а все абсолютно. Все, что пришло мне в голову или что сумел вспомнить… за это время.
