долларов.
– А теперь я хочу заказать обед на вечер.
– Обед. Понял, – повторил Фрунткин.
– Бифштекс и креветки, пожалуй, – сказал Достабль. – С самыми свежими овощами. А на десерт – клубнику со сливками.
Фрунткин не сводил с него глаз.
– Э-э-э… – начал он.
Детрит ткнул в него пальцем так, что бедный гном закачался взад-вперед.
– А мне, – сказал тролль, – приготовишь хорошо выветренный базальт со свежевырубленным конгломератом обломочного песчаника. Запомнил?
– Э-э-э… да, – ответил Фрунткин.
– Поставь его на место, Детрит. Он и так тут болтается как неприкаянный, – сказал Достабль. – И поставь осторожно. – Тут он заметил насторожившиеся лица клиентов заведения. – Запомните все: я ищу Виктора Тугельбенда. Хочу сделать из него звезду. Если кто увидит его, скажите ему об этом. Да, Фрунткин, бифштекс – с кровью.
И он зашагал к двери.
После его ухода шум разговоров накатил подобно морскому прибою.
– Сделает для него звезду?! На кой ляд парню звезда?
– Начнем с того, что звезды вообще нельзя делать… Они, как бы сказать, сами по себе висят на небе, тогда как…
– Да нет, он же сказал не «для него», а «из него»! Понимаете, из него самого! Это его Достабль превратит в звезду.
– Как человека можно превратить в звезду?
– Не знаю! Может, их сначала сжимают до совсем малого объема, а потом они взрываются, превращаясь в шар пылающего водорода?
– Кошмар какой…
– Да уж! А этот тролль, он вообще как – опасный?
Виктор внимательно оглядел собаку.
Возможно ли, что это она заговорила с ним? Наверное, ему просто почудилось. Но ведь в тот, прошлый раз она действительно говорила!
– Ну и как тебя зовут, милый? – спросил Виктор, рассеянно потрепав пса по голове.
– Гаспод, – последовал ответ. Рука Виктора замерла в воздухе.
– Два паршивых пенса, – со скукой в голосе произнес пес. – Единственная в мире собака, умеющая играть на губной гармошке. И всего два паршивых пенса.
«Нет, это от жары. На солнце перегрелся, – подумал Виктор. – Сколько можно шляться без шляпы? Через минуту очнусь в постели, на прохладных простынях».
– Ну, играешь ты не очень. Мелодию я так и не узнал, – сказал он, растягивая губы в жуткое подобие усмешки.
– А ты и не должен был что-то там узнать, – ответил Гаспод, усаживаясь более основательно и начиная прилежно чесать ухо задней лапой. – Я ведь
«Как бы так спросить поудобнее? – думал Виктор. – Извини, но ты, кажется, говорящ… Нет, так, пожалуй, нельзя…»
– Э-э-э, – сказал он.
«А ты довольно разговорчив для… Тоже не то».
– Блохи, – объяснил Гаспод, меняя ухо, ногу и тему. – Совсем зажрали.
– Сложно тебе.
– А тут еще тролли. Терпеть их не могу. Пахнут как не знаю что. Ходячие камни клятые. Попробуешь укусить – тут же зубы выплюнешь. Это же противоречит природе.
«Кстати о природе, я вдруг заметил, что ты…»
– Пустыня, одно слово, – продолжал Гаспод. «Ты – разговариваешь».
– Удивляешься, небось? – осведомился Гаспод, вновь вцепившись в Виктора своим пронзительным взглядом. – Гадаешь про себя, как это так случилось, что собака вдруг заговорила?
– Даже и не думал ни о чем таком, – заявил Виктор.
– Вот и я не думал, – сказал Гаспод. – Но недельки две назад пришлось. В жизни ни единого клятого словечка не произнес. Работал на одного типа там, в большом городе. Фокусы и всякое такое. Мяч держал на носу. Разгуливал на задних лапах. Прыгал через обруч. В конце обходил всех со шляпой в зубах. Ну, знаешь – выступал. А тут недавно женщина какая-то потрепала меня по башке и говорит: «Ой, – говорит, – какая собачка славная. Смотрит так, как будто каждое наше слово понимает». Ну а я и думаю: «Хо-хо, дамочка, больно надо мне то, что вы несете, слушать». И вдруг слышу эти самые слова из собственной клятой пасти. Я, конечно, шляпу в зубы и ноги оттуда, пока они глазами хлопали.
– Почему? – удивился Виктор. Пес закатил глаза.
– А как по-твоему? Представляешь, что за жизнь у говорящей собаки? И угораздило меня пасть открыть…
– А зачем ты тогда со мной заговорил? – удивился Виктор.
Гаспод бросил на него хитрый взгляд.
– А вот заговорил. Но ты попробуй, расскажи кому-нибудь о том, что с тобой случилось… – предложил он. – А вообще, с тобой можно. У тебя взгляд подходящий. Я такой взгляд за милю узнаю.
– Ты это о чем?
– Сейчас ты себе как бы не принадлежишь. Угадал? – ухмыльнулся пес. – У тебя такое чувство, будто кто-то другой думает за тебя, – так?
– Э-э-э.
– Вот от этого появляется такой загнанный, затравленный взгляд, – пояснил пес, подбирая с земли шляпу. – Два пенса, – невнятно произнес он, держа ее в зубах. – Не то чтобы я мог их как-то потратить, но… всего два пенса! – Гаспод презрительно передернул плечами.
– Про какой загнанный взгляд ты говоришь? – спросил Виктор.
– Да у вас у всех такой взгляд. Много званых, да мало избранных – типа того.
– Какой взгляд?
– Как будто бы тебя позвали сюда, а ты сам не знаешь, зачем. – Гаспод снова попытался почесать ухо. – Я видел, как ты играл Коэна-Варвара.
– Э-э-э… ну и как тебе?
– Ну, пока старина Коэн об этом не узнает, можешь жить спокойно.
– Я спрашиваю, когда он отсюда ушел? – прокричал Достабль.
Подмяв под себя небольшую сцену, Рубина гудела что-то голосом корабля, севшего в тумане на мель.
– ГрооООоууонноггхрххооООо…[6]
– Он только что ушел! – громыхнул Утес. – Я хочу послушать песню, можно?
– …ОоуооугрххффрпроооООо…[7]
Себя-Режу Достабль тщетно пихал в бок Детрита, который вдруг бессильно опустил кулаки, завороженно внимая пению.
До сих пор жизнь старого тролля была проста и неказиста: одни люди тебе платят, другим ты бьешь лица.
Теперь эта жизнь начала осложняться. Детриту подмигнула Рубина.
Странные, непривычные чувства бушевали в изношенном сердце Детрита.
– …ГроооОООооохоофооООоо…[8]
– Пошли, – приказал Достабль.
