порядок, можешь теперь повернуться. Я легла.
Виктор облегченно вздохнул и повернулся к кровати. Джинджер натянула покрывала по самые уши и смотрела из-за них, как осажденный гарнизон глядит на врага из-за стен крепости.
– Обещай мне, – сказала она, – что не попытаешься злоупотребить моим положением…
Виктор тяжело вздохнул:
– Обещаю.
– Понимаешь, я ведь должна подумать о своей карьере, иначе бы…
– Да. Понимаю.
Виктор уселся возле лампы и вытащил из кармана книгу.
– То есть я не хочу показаться неблагодарной, чтобы ты подумал, будто я… – не унималась Джинджер.
Виктор перелистнул пожелтевшие страницы, отыскивая нужное место. Итак, сотни людей проживали свой век у подножия Голывудского холма, поскольку были обязаны зачем-то разводить костер и трижды в день совершать песнопения. Но зачем? И кто такой Привратник?
– Что ты читаешь? – спустя минуту спросила Джинджер.
– Нашел одну старинную книгу, – скупо ответил Виктор. – Она о Голывуде.
– Понятно…
– Я бы на твоем месте чуть-чуть поспал, – сказал он, поворачиваясь таким образом, чтобы свет лампы падал на кривые буквы.
Джинджер зевнула.
– По-моему, я так и не успела тебе дорассказать, чем закончился мой сон.
– По-моему, не успела, – проговорил Виктор с той вежливой отзывчивостью, которая обычно дает понять, что это не так уж и страшно.
– В начале сна всегда появляется гора…
– Послушай, тебе в самом деле не стоит сейчас говорить…
– …Вокруг нее выстраиваются звезды, ну, понимаешь, в небе… А потом одна из этих звезд спускается на землю, и глядь – это уже не звезда, а женщина с факелом в руке!
Виктор медленно перелистал книгу в обратном направлении.
– Так-так… – осторожно проговорил он.
– И она в каждом сне что-то мне рассказывает, а я никак не могу ее понять, но она постоянно говорит о каком-то пробуждении. Вокруг целое море огней, и еще слышен чей-то рев, похожий на львиный или, может, тигриный. И тогда я внезапно просыпаюсь.
Палец Виктора лениво обозначил в воздухе очертания горы, над которой сияют звезды.
– Возможно, это самый обычный сон, – сказал он. – Отнюдь не обязательно, чтобы сон что-то значил.
Конечно, Голывудский холм островерхим не назовешь. Но не исключено, что он был таким в прежние годы, когда здесь находился город, – да, там, где сейчас плещутся воды залива. Миленькое дельце! Стало быть, этот город кого-то действительно достал!
– Это, наверное, все – или ты еще что-то помнишь? – с нарочитым равнодушием произнес Виктор.
Ответа не последовало. Он на цыпочках подошел к постели.
Джинджер уснула.
Виктор вернулся к стулу, который обещал уже через полчаса стать крайне неудобным, и развернул к себе лампу.
Нечто, заключенное в горе. Вот откуда надвигается опасность.
Но самая близкая опасность заключалась в том, что он мог в любую минуту уснуть.
Виктор откинулся на спинку стула и крепко задумался. «Начать надо с другого: каким образом я собираюсь будить лунатика? Если я ничего не путаю, подобное пробуждение считается крайне опасным».
Ему приходилось слышать истории о людях, которые участвовали в сновидении, посвященном их собственной казни; и когда кто-то неосторожно трогал их за плечо, желая разбудить спящего, голова такого человека падала с плеч… Правда, в таких случаях никогда не уточнялось, посредством каких источников становилось известно содержание сна умершего. Впрочем, можно предположить, что источником этим служило привидение, которое потом возвращалось в мир живых и являлось к изголовью кровати рассказчика, где и совершало страшное признание.
Виктор чуть переместил центр тяжести. Стул отозвался тяжким кряканьем. Ну разве что вытянуть одну ногу вот так, чтобы она легла на край кровати, тогда, может, даже если он уснет, она не сможет пройти мимо, не разбудив его.
Забавно… В течение многих недель он целыми днями держал ее в своих объятиях, отважно сражался с ее невообразимыми недругами, которых обычно воплощал Морри, потом целовал ее и в финале почти всегда мчался с ней верхом в сторону заката, туда, где они проживут в счастии и экстазе до конца дней своих. Едва ли нашелся бы хоть один зритель из тех, кто посмотрел клик с их участием и кто поверил бы, что он, Виктор, оказавшись в спальне своей партнерши, провел всю ночь на усеянном занозами стуле. Он и сам в это не верил. Да, в кликах такую историю не встретишь. Клики – это сплошь рассказы о Страстной Любви в Охваченном Безумием Мире. И если бы это был клик, Виктор бы не сидел здесь в темноте, на этом крайне неудобном стуле. Он бы… В общем, он бы не сидел в темноте на крайне неудобном стуле – это уж точно.
Казначей запер за собой дверь кабинета. Мера была нелишней, аркканцлер полагал, что традиционный стук в дверь – это еще одна мирская условность, с которой надо всячески бороться.
Во всяком случае, этот кошмарный человек, по-видимому, понемногу теряет интерес к ресографу – или как там его называл Риктор? У казначея был жуткий день, он занимался обычными университетскими делами, поминутно вспоминая о документе, что был спрятан у него в кабинете.
Казначей извлек бумаги из-под ковра, наставил на них лампу и погрузился в чтение.
Он не тешил себя надеждой. Поскольку знал, что ничего не смыслит в механике. Вскоре он безнадежно запутался в осях вращения, октироновых маятниках и нагнетаемом через мехи воздухе.
Он начал заново с абзаца, гласящего: «Если же нарушения в фактуре реальности приводят к образованию ряби, распространяющейся из эпицентра, то маятник начнет раскачиваться, уплотняя тем самым в соответствующих мехах воздух, что приводит к выделению ближним к эпицентру декоративным слоном небольшого свинцового шарика в сосуд. Таким образом, направление нарушений…»
…Уамм… уамм…
Слышно было даже здесь, в кабинете! Совсем недавно вазу обложили очередным слоем мешков с песком. Передвигать ее куда бы то ни было никто не осмеливался. Казначей изо всех сил пытался сосредоточиться на чтении.
«…Может быть определено при подсчете количества и силы…»
УАММ… УАММ.
Казначей невольно задержал дыхание.
«…Выброшенных пулек, и руководствоваться здесь нужно следующими совершенными мною расчетами…»
Плюм.
«…В случаях особо серьезных нарушений реальности устройство будет выпускать до двух пулек…»
Плюм.
«…Выброшенных на расстояние в несколько дюймов…»
Плюм.
«…В течение…»
Плюм.
«…Периода…»
Плюм.
