Имп медленно и с величайшей осторожность взял с лавки то, что осталось от его арфы.
– Ох, – повторил Лайас.
Струны скрутились с печальным звуком.
Смотреть на это было все равно как на смерть котенка.
– Я выигралл ее на Эйстеддфоде, – произнес Имп.
– Ты сможешь склеить ее назад? – спросил Глод наконец.
Имп покачал головой:
– В Лламедосе не осталлось никого, кто знает, как это деллать.
– Да, но на Улице Искусных Ремесленников…
– Я действительно извиняюсь. Я имею в виду – действительно извиняюсь. Не могу понять, как она тут оказалась.
– Это не твоя вина.
Имп безуспешно пытался сложить обломки вместе. Музыкальный инструмент нельзя починить. Он помнил, как об этом говорили старые барды. У них есть душа. У всех инструментов есть душа. Когда их ломают, душа ускользает, улетает, как птица. Все, что можно собрать из обломков – это ничтожное соединение дерево и проволоки. Может быть, оно сможет звучать и даже ввести в заблуждение случайного слушателя, но… С тем же успехом можно сбросить кого-нибудь с обрыва, а потом сшить обратно, ожидая, что этот кто-то оживет.
– Ну, тогда, может быть, мы сможем раздобыть тебе новый? – спросил Глод. – На Задах… на Задах есть одна замечательная музыкальная лавка… – он запнулся. Конечно. Разумеется. На Задах есть музыкальная лавка. И всегда там была. – На Задах, – повторил он, просто чтобы быть уверенным. – Обязана быть там. На Задах. Да. Уже многие годы.
– Такую не раздобудем, – сказал Имп. – Прежде чем просто коснуться дерева, мастер проводит две неделли в пещере под водопадом, завернувшись в волловью шкуру.
– Зачем?
– Я не знаю. Это традиция. Он очищает свой разум от всего отвлекающего.
– Должно быть, зачем-то еще, – сказал Глод. – Но мы купим тебе что-нибудь. Ты не можешь быть музыкантом без инструмента.
– Но у меня и денег-то нет, – напомнил Имп.
Глод хлопнул его по спине.
– Это неважно, – заявил он. – У тебя есть друзья! Мы поможем тебе, если сможем конечно.
– Но мы потратилли все деньги на эту еду, – сказал Имп. – У нас болльше нет ни пенса.
– Это негативный взгляд на вещи, – заметил Глод.
– Ну, да. Но у нас же ничего нет, сам посуди.
– Я разбираюсь кое в чем, – заявил Глод. – Я гном, так? А мы понимаем в деньгах. Знание денег – это, в сущности, мое среднее имя.
– Какое длинное.
Уже почти стемнело, когда они добрались до магазина, который располагался по правую руку, напротив стен Незримого Университета. Он выглядел как музыкальный торговый центр, усиленный ломбардом, так как у каждого музыканта бывают в жизни периоды, когда ему приходится закладывать свой инструмент, если он хочет есть и спать под крышей.
– Ты что-нибудь здесь покупал? – спросил Лайас.
– Нет… Насколько я помню, – ответил Глод.
– Он закрыт, – сказал Имп.
Глод забарабанил в дверь. Через некоторое время дверь со скрипом приоткрылась ровно настолько, чтобы обнаружить ломтик лица, принадлежащего старухе.
– Мы хотели бы приобрести инструмент, ма'ам, – сказал Имп.
Глаз и ломтик губ осмотрели его с ног до головы.
– Ты человек?
– Да, ма'ам.
– Тогда входи.
Лавка освещалась несколькими свечами. Старуха ретировалась в безопасное место, за стойку, откуда принялась высматривать признаки того, что он собирается убить ее в ее собственной постели.
Трио осторожно проследовало через лавку. Создавалось впечатление, что здесь скопились невыкупленные заклады за несколько столетий. Музыканты частенько бывают на мели; это одна из характеристик музыкантов. Здесь были военные горны, здесь были лютни, здесь были барабаны.
– Ну и хлам, – прбормотал Имп себе под нос.
Глод сдул пыль с крумгорна, поднес его к губам и извлек звук – как будто привидение переело бобов.
– Я думаю, в нем сдохла мышь, – заявил он, вглядываясь в глубину.
– С ним было все в порядке до того, как ты принялся дуть в него, – отрезала старуха.
На другом конце лавки с грохотом обрушились цимбалы.
– Извиняюсь, – сказал Лайас.
Глод поднял крышку инструмента, совершенно незнакомого Импу, обнаружив ряд клавиш. Гном пробежался по ним своими толстыми короткими пальцами, произведя последовательность печальных, тонких звуков.
– Что это такое? – прошептал Имп.
– Клавесин, – ответил Глод.
– Годится на что-нибудь?
– Не думаю.
Имп выпрямился. У него возникло чувство, что за ним наблюдают. За ним наблюдала старуха, но был еще кто-то кроме нее…
– Это бесполлезно. Тут ничего нет, – громко произнес он.
– Эй, что это такое? – спросил гном.
– Я сказалл – здесь ничего…
– Я что-то слышал.
– Что?
– Вот, вот опять…
Позади них раздался грохот и серия глухих ударов – Лайас освобождал двойной бас из под груды старых пюпитров, пытаясь при этом избежать острых углов.
– Был такой странный звук, пока ты говорил, – сказал Глод. – Ну-ка скажи что-нибудь.
Имп заколебался, как это всегда происходит с людьми, всю жизнь чешущими языками, когда их просят «что-нибудь сказать».
– Имп? – сказал он.
УУММ, Уумм, уумм…
– Это идет от…
УААА, Уааа, уааа…
Глод отвалил в сторону груду старых нот. Под ней обнаружилось музыкальное кладбище, включающее в себя освежеванный барабан, набор ланкрских волынок без труб и маракас, которым, возможно, пользовался танцор Дзен-фламенко. И что-то еще.
Гном вытащил это наружу. Оно смутно напоминало гитару, обработанную тупым каменным зубилом.
Несмотря на то, что гномы, как правило, не играют на струнных инструментах, Глод узнавал гитару с первого взгляда. Они напоминали формой женщин – если вы считаете, что женщины лишены ног и у них очень длинная шея и множество ушей.
– Имп? – сказал он.
– Да?
Уауауауауммм… Звук казался острым, как пила, и окаймленным бахромой. На инструмент были натянуты двенадцать струн, а корпус цельнодеревянным, безо всяких пустот, так что, казалось, нужен был только для того, чтоб было на что их натянуть.
