– Все, достаточно, – крикнула через несколько минут Сьюзен. – Так, посмотрим… Аабана Бутылкер…
– Полагаю, Фиалка находится гораздо дальше, – попытался пошутить о боже.
– Вперед!
Башня, покачиваясь, поползла вдоль полки с книгами на букву «Б».
– Стоп!
О боже резко нажал на педаль тормоза, и башня зашаталась.
– Кажется, это она, – донесся сверху голос Сьюзен. – Можешь опускать.
Завращалось огромное колесо, увешанное свинцовыми грузами, и башня со скрипом и скрежетом начала складываться. Когда до пола оставалось несколько футов, Сьюзен спустилась по лестнице.
– Здесь что, есть абсолютно все? – спросил о боже, когда Сьюзен начала листать книгу.
– Да.
– Даже боги?
– Все живые и обладающие самосознанием существа, – сказала, не поднимая головы, Сьюзен. – Странно… Похоже, она находится в заточении. Но кому могло понадобиться заключать в темницу зубную фею?
– Кому-нибудь, у кого очень болят зубы? – Сьюзен вернулась на несколько страниц назад.
– Голова закрыта мешком, ее куда-то несут. Так… – Она перевернула страницу. – А здесь говорится, что она зашла к Банджо, взяла зуб… а потом почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной… затем ее долго везли на телеге… мешок сняли… какая-то дорога… и…
– Все это написано в книге!
– В автобиографии. У каждого человека она есть. Тут описывается вся твоя жизнь по мере ее развития.
– И у меня тоже есть автобиография?
– Думаю, да.
– Ничего себе. «Проснулся, поблевал, захотел умереть». Не слишком увлекательное чтение.
Сьюзен перевернула страницу.
– Башня, – сообщила она. – Фиалка находится в башне. Изнутри башня вся белая, ноне… снаружи? И выглядит нереальной? Вокруг растут очень странные яблони. Рядом виднеется река, тоже ненастоящая. Там плавает много золотых рыбок… на поверхности.
– Типичные последствия загрязнения окружающей среды, – понимающе кивнул о боже.
– Сомневаюсь. Здесь говорится, что рыбки живые.
– Живые и плавают на поверхности? Как такое возможно?
– Это то, что видит Фиалка.
– Правда? Слушай, может, она этого своего плесневелого сыра переела?
– Голубое небо, но… нет, вероятно, она ошибается… тут сказано, что голубое небо только над головой…
– Самое нормальное место для неба. Лучше и не придумать, – ответил о боже. – А вот если оно вдруг оказывается у тебя под ногами, верный признак: жди беды.
Сьюзен полистала страницу туда-обратно.
– Она имеет в виду, что небо есть только над головой, а по краям его нет. К примеру, на горизонте неба нет.
– Прошу прощения, – нахмурился о боже. – Я очень недолго живу в этом мире и не являюсь его выдающимся знатоком, но, по-моему, на горизонте тоже должно быть небо. Иначе как можно определить, что это горизонт?
Сьюзен вдруг показалось, что где-то она видела нечто подобное, однако едва она попыталась сосредоточиться, как ощущение исчезло.
– Я абсолютно точно видела это место, – промолвила она, постучав пальцем по странице. – Если бы она повнимательнее присмотрелась к деревьям… Здесь говорится, что у них коричневые стволы и зеленые листья и что Фиалке они кажутся странными. И… – Она сосредоточилась на следующем параграфе. – Цветы. Растут прямо в траве. С большими круглыми лепестками.
Ничего не видящим взглядом Сьюзен уставилась на о боже.
– Подобный пейзаж просто невозможен, – сказала она.
– А по мне, так вполне нормальный пейзаж, – возразил о боже. – Небо. Деревья. Цветы. Мертвые рыбешки.
– И коричневые стволы деревьев? Обычно они бывают сероватыми, покрытыми мхом. Такие коричневые стволы я видела только в одном месте. И там же небо бывает только над головой. Его голубизна не касается земли…
Она подняла голову. В самом конце библиотечного прохода располагалось одно из очень высоких и узких окон. Оно выходило в черный сад. Черные кусты, черная трава, черные деревья. Скелетики рыб, плавающие в черной воде пруда под черными лилиями.
Цвета в некотором роде присутствовали, но все они представляли оттенки черного, как если бы черный луч пропустили через призму. Кое-где черный цвет с определенной натяжкой можно было принять за темно-лиловый или полуночно-синий. Но в основном все было черным, и небо тоже было черным, потому что данный мир принадлежал Смерти – и этим было сказано все.
Смерть принял ту форму, которую люди создали для него за долгие-долгие столетия. Почему Костлявый? Потому что кости ассоциируются со смертью. Косу придумали сельские жители, посчитавшие эту деталь удачной метафорой. А в Мрачной местности он жил потому, что, согласно людскому пониманию ситуации, не мог жить в более приятном месте, среди каких-нибудь цветочков и пташек.
Такие существа, как Смерть, рождались в воображении людей и там же обретали форму. И он не был единственным…
…Но ему не понравился сценарий. Смерть начал интересоваться людьми. Было ли это мыслью или всего лишь воспоминанием о том, что еще не случилось?
О боже не спускал с Сьюзен глаз.
– Мы можем отправиться за ней? – спросил он. – Я говорю «мы», поскольку, оказавшись в неудачном месте в неудачное время, стал невольным участником событий.
– Она жива, – откликнулась Сьюзен. – А значит, рано или поздно она умрет. А еще это значит, что я смогу ее найти.
Она повернулась и направилась к выходу из библиотеки.
– Но если тамошнее небо, как она утверждает, располагается исключительно над головой, что пролегает между небом и горизонтом?
– Ты не должен идти со мной, – сказала Сьюзен. – Это не твои проблемы.
– Да, но, учитывая, что единственной целью моего существования является плохое самочувствие, любые перемены – только к лучшему.
– Там может быть опасно. Вряд ли она задержалась там по собственной воле. Ты умеешь драться?
– То, что я умею, куда страшнее. Я могу заблевать кого угодно с ног до головы.
Лачуга ютилась на самой окраине городишки под названием Скрот. У Скрота были весьма обширные окраины, сплошь заваленные обломками телег и дохлыми собаками, – люди зачастую проходили этот городок насквозь, даже не осознав, что побывали в «том самом» Скроте. Да и на карте он появился лишь потому, что картографы очень не любят пустых мест.
Страшдество наступало в Скроте спустя некоторое время после Праздника Сбора Капусты, а потом не предвиделось никаких заметных событий вплоть до Праздника Рассады.
В лачуге стояла печь, железная труба которой выходила наружу через крытую капустными листьями крышу.
Со стороны трубы доносились голоса.
– ЭТО ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ГЛУПО.
– Думаю, хозяин, данный обычай зародился в то время, когда в каждом доме были широкие трубы. –
