Я надену чёрное

— Расстроили? Помилуй бог, нет. Я вовсе не расстроен. — Он постарался выпрямиться в кресле и указал дрожащим пальцем на огонь. — Наоборот. Я воодушевлен! Я чувствую себя живым! Я юн, моя дорогая мисс Тиффани Болит! Я вспомнил тот замечательный день! Разве вы не видите? Там, в долине? Это прекрасный, свежий сентябрьский денек. Как сейчас помню, я мальчишка в твидовом, немного колючем едко пахнущем пиджаке. Мой отец, он распевает: «Соловей, мой соловей!»[11] , и я пытаюсь ему подпевать, хотя у меня и не выходит, потому что голос у меня тонкий, как у суслика.

Мы пришли посмотреть, как сжигают стерню. Отовсюду поднимается дым, и когда занялось пламя, на нас выскочили сотни мышей, крыс, кроликов и даже лисиц. Фазаны и куропатки взлетали, как это с ними обычно бывает, в последнюю минуту, словно ракеты, и вдруг все внезапно стихло, и я увидел зайца. О, этот был довольно крупным. Кстати, ты знаешь, что крестьяне думают, что все зайцы самки? Так вот, зайчиха просто стояла там и глядела на меня. Трава уже тлела вокруг нас, а за ее спиной пламя встало стеной, но она смотрела прямо на меня, и могу поклясться, что когда она поняла, что я встретил ее взгляд, она взметнулась в воздух и прыгнула прямо в огонь. И конечно же я расплакался, потому что она была такой красивой. Мой отец поднял меня на руки и шепнул, что откроет мне один секрет. Вот тогда он и научил меня этой заячьей считалочке, чтобы я узнал правду и перестал плакать. А потом, когда огонь погас, мы прошлись по покрытому пеплом полю, и не нашли ни одного мертвого зайца. — Старик неловко повернул к ней голову, и он сиял, по-настоящему сиял. Светился.

«Откуда появился этот свет? — размышляла Тиффани. — Он слишком яркий для камина, и все шторы задвинуты. Здесь всегда очень сумрачно, но сейчас светло, словно свежим сентябрьским днем».

— Помню, как, вернувшись домой, нарисовал об этом карандашом рисунок, а мой отец так ею гордился, что показывал ее всем в замке, чтобы все могли разделить с ним радость, — продолжил свой рассказ старик с энтузиазмом маленького мальчика. — Конечно, это были всего лишь детские каракули, но он рассказывал о них, словно это было гениальное творение. Родители часто склонны к подобным вещам. Я обнаружил тот рисунок среди документов после его смерти, и, если вам интересно, вы сможете найти его в кожаной папке в сундуке с деньгами. Значит, все-таки, он чем-то ценен. Никому больше я об этом не рассказывал, — добавил Барон. — Дни, люди и воспоминания приходят и уходят, но это воспоминание осталось в памяти навсегда. И за то, что вы вернули мне это прекрасное видение, мисс Тиффани Болит, которая называет себя ведьмой, я не могу отплатить вам никакими деньгами. И буду помнить его до самой моей…

В это мгновение пламя в камине застыло неподвижно, и воздух стал морозным. Тиффани не была до конца уверена, видела ли она когда — либо Смерть. Не совсем видела, а как если бы это каким-то странным образом его образ возникал в ее голове. Тем не менее, где бы он, ну, ни появлялся, он был тут как тут.

— МОЖНО НАЗВАТЬ ЭТО ПОДХОДЯЩИМ МОМЕНТОМ? — спросил Смерть.

Тиффани не отшатнулась. В этом не было смысла.

— Так это ты подстроил? — спросила она.

— КРОМЕ МЕНЯ ЕСТЬ ЕЩЕ МНОГО ЖЕЛАЮЩИХ ПОЛУЧИТЬ ПЛАТЕЖ ПО КРЕДИТУ. ДОБРОЕ УТРО, МИСС БОЛИТ.

Смерть ушел, уведя с собой Барона, который превратился маленького мальчика в новом твидовом пиджаке, очень колючем и порой едко пахнувшим[12], шедшим вслед за отцом через дымящееся поле.

Тиффани положила руку на лицо мертвеца, и с большим почтением закрыла его глаза, в которых постепенно гасли отблески горящих полей.

Глава 5 Праматерь языков

Она мечтала о тишине, а услышала грохот. Появилось несколько стражников, лязгая громче, чем обычно это делают хорошо пригнанные доспехи. Сражений здесь не было уже несколько сотен лет, но они по-прежнему носили доспехи, потому что: а) их редко нужно было латать, б) они почти не снашиваются.

Дверь открыл Брайан, сержант. На его лице отразилась игра противоречивых чувств. Это было лицо человека, которому только что сказали, что дьявольская ведьма, которую он знал с младенчества, убила его босса, чей сын — наследник отсутствует, а ведьма — она тут, в комнате, и сиделка, которая ему не очень нравится, пихает его в спину и при этом орет:

— Давай! Чего ждешь, парень? Исполняй свой долг!

Все это начало действовать на нервы.

Он посмотрел на Тиффани загнанным взглядом:

— Доброе утро, мисс. У вас все в порядке? — Потом он уставился на кресло Барона. — Он умер, не так ли?

Тиффани ответила:

— Да, Брайан, умер. Всего пару минут назад, и у меня есть основание полагать, что он был счастлив.

— Что ж, тогда все хорошо, я полагаю, — ответил сержант, и вдруг его лицо залилось слезами, так что следующая фраза вышла булькающей и влажной: — Знаете, он был очень хорошим. Когда моя маманя захворала, он каждый день отправлял ей горячую еду, до самой ее смерти.

Она взяла его безвольную руку и оглянулась через плечо. Остальные стражники тоже плакали, и плакали потому, что все они знали, что были взрослыми сильными людьми, или они надеялись, что такими выглядят, и им плакать не полагалось. Но Барон всегда находился рядом, он словно восход солнца был частью их жизни. Да, он мог задать взбучку, если застанет спящим на посту или увидит тупой меч — несмотря на тот факт, что на памяти всех стражников, единственное для чего они им пользовались, это открывать банки с вареньем — но когда все сказано и сделано, он оставался Бароном, а они его людьми. И вот теперь его не стало.

— Спроси ее о кочерге! — выкрикнула сиделка из-за спины сержанта. — Давай, спроси о деньгах!

Сиделка не видела лица Брайана. А Тиффани видела. Вероятно его вновь ткнули сзади, и он внезапно побагровел.

— Прости, Тифф… я имел в виду, мисс, но та леди утверждает, будто видела, что вы совершили убийство и ограбление, — сказал он, всем своим видом дав понять, что он так не считает, и не желает неприятностей, особенно от Тиффани.

Тиффани улыбнулась ему в ответ. — «Всегда помни, что ты ведьма, — сказала она себе. — Не начинай вопить о своей невиновности. Ты знаешь, что невиновна. Тебе не нужно ни о чем кричать».

— Барон был добр и дал мне немного денег за… за то, что я за ним приглядывала, — ответила она. — И я полагаю, мисс Безызъянц это услышала, и поняла превратно.

— Там была куча денег! — настаивала на своем мисс Безызъянц, покраснев от натуги. — Сундук, что хранился под кроватью Барона открыт!

— Все верно, — ответила Тиффани. — А казалось бы, мисс Безызъянц все услышала случайно, и слушала довольно долго.

Несколько стражников хихикнули, отчего мисс Безызъянц еще больше разозлилась, хотя, казалось бы, уже дальше некуда. Она протолкнулась вперед.

— Значит, ты будешь отрицать, что стояла здесь с кочергой в одной руке, сунув другую в огонь? — строго спросила она с красным как у индюка лицом.

— Я хочу кое-что сказать, если не возражаете, — сказала Тиффани. — И это очень важно.

Она чувствовала, что клубок боли потерял терпение, и пытался вырваться на свободу. Ее ладони стали липкими от пота.