держась руками за тяжелые нижние челюсти, садились на корточках и ахали. Переглядывались, понимая: придется выходить против холгута по ветру. Услышав ненавистный запах, белый мамонт Шэли встряхнет рыжей челкой, плоской, как крыло, засмеется и встанет на задние ноги. Даже, наверное, покачает роговой бородавкой, угрожая оборванцам. Даже, наверное, начнет пританцовывать, заманивать, размахивать зеленой веткой.
Тогда следует поднять парус, кинуться на холгута.
Однако трусливый вождь Шиффу запретил испытывать Большое копье. Особенно, когда узнал, что наконечник выточили из цельного бивня мамонта. А глупых молодых сестер Эйа и Аху, шивших парус, изгнал из пещеры.
Сестры красивые. Когда черпали воду из ручья, костяные серьги стучали, и мелодично побрякивали деревянные браслеты у запястий и у локтей. Набрав воды, болтали, оглядываясь на горбатых мужчин, похотливо тычущих пальцами в их сторону. А волосы, заплетенные в косы, свисали донизу. Все считали, что Эйа и Аху сразу погибнут под ногами белого мамонта Шэли, или замрут от голода, но в первый же день в долине, засыпанной мягким снегом, на сестер наткнулись Дети мертвецов, у рта волосатые. Оба в голубоватых шкурах росомах – единственных животных, которые одновременно живут и в том мире, и в этом. Только росомахи могут рассказать человеку о другом подземном мире. Правда, будешь плохо слушать – загрызут. А будешь хорошо слушать – загрызут непременно.
«Будете нашими женами», – сказали сестрам Дети мертвецов.
И повели испуганных в сторону от известняковых холмов, подталкивая копьями в спину. «Этой дорогой долго будем идти, – повторяли. – До нашего стойбища далеко. Пять раз отдыхать будем».
В первый раз устали, сели на тундровые кочки, стали храпеть.
А рядом сугроб – темный, подтаявший, сильно затвердевший от ветра.
У сестер болели ноги от долгого перехода, они соскучились по похотливым взглядам мужчин. Эйа шепотом сказала Ахе: «Давай пойдем к сугробу. Я старше тебя. Я тебя спрячу».
Осторожно вытащив нож у одного из спящих, Эйа выкопала под сугробом нужную яму и загнала туда сестру. Потом уничтожила все следы работ, присыпала сверху снегом, вернула нож. «Уйду с детьми мертвецов, – сказала. – Буду мечтать с ними у костра, а ты вернешься в трибу и все расскажешь».
Когда солнце пригрело, Дети мертвецов проснулись.
Головы круглые, как травяные тундряные кочки, уши торчком.
Громко зевали, скребли грязными ногтями под мышками, потом спохватились: «Где другая девушка?»
«Не знаю, – испугалась Эйа. – Я спала».
«Однако убежала», – пожаловались Дети мертвецов.
И набросились на Эйю: «Ты рядом была. Что с ней сделала?»
«Вы – мужчины, но даже вы устали и спали, – испуганно ответила Эйа. – А я слабая женщина, я сильнее устала. Как легла, так и уснула, совсем ходит не могла».
«Ладно, – сказал один, хорошо подумав. – Возьмем, которая осталась. Вдвоем возьмем. Будем товарищами по жене».
Но второй сказал: «Посмотрим в сугробе».
Подошли к сугробу. Дул теплый ветер и снег уже таял. Ноздреватый, весь в точках.
Один кольнул длинным копьем и чуть не задел прячущуюся в яме Аху. Потом один снова сунул копье в снег и задел младшую сестру, но она крутилась в снегу, как рыжая лисица, и избегала опасных ударов. Старшая сестра так боялась, что все время плакала.
«Почему плачешь?»
«Я не знаю, – Эйа, правда, не знала, что сказать. – Я устала».
«Не гони пургу, – рассердились Дети мертвецов. – Твоя сестра здесь?»
«Как я могла вырыть яму в снегу? Или ногтями? – спросила Эйа сквозь слезы. – Вы видели у нас ножи?»
«Тогда почему плачешь?»
«Потому что страшно с вами. Потому что болят ноги. Потому что жить среди Детей мертвецов тяжело будет. Я люблю ходить к колодцу, смеяться и греметь деревянными браслетами. Вчера едва шла от усталости, а вы силой тащили меня. Сегодня опять потащите, будете копьями толкать, у меня синяки на спине. Плачу потому, что так вспомнила».
Дети мертвецов поверили Эйе и повели ее в стойбище.
А младшая сестра выбралась из сугроба и побежала домой. Две ночи и два дня блуждала по тундре. Совсем измученная встретила брата.
«Где Эйа?» – спросил брат.
«Дети мертвецов увели».
«Давай побежим вслед».
«Мне стыдно, – призналась Аха, – я не могу бежать».
«Так боишься?»
«Нет, у меня другое», – ответила Аха и показала брату израненные ноги.
Тогда они вернулись в пещеру, где Харахуру, трясущийся вдовец, все еще пел о невозможности убить белого мамонта, а сам тайком шлифовал наконечник Большого копья, целиком выточенный из бивня мамонта, и слабой рукой ласково гладил плоскую черепаху, на спине которой смутно различался силуэт человеческой ладони, оставленный Нинхаргу два или три тысячелетия тому назад.
13
Нессу был.
Хамшарен был.
Хеллу и Хиту были.
Псих носорог нюхал помет, тащился.
Бросался даже на птичек, если садились в пределах видимости.
Даже на леммингов бросался. Видно было, что мрачные мысли одолевают шерстистого. Ходил совсем один, охотники нигде не встречали его братьев и сестер.
И белый мамонт нервничал. Сердито смеялся над глупыми Людьми льда. Как хулиган остервенело топтал кустарник, скатывал мохнатый хобот в кольцо, громко щелкал по веткам. Так сердился, когда Белая сова села на спину. «Где летала? – сердился, отворачиваясь от тащащегося поблизости шерстистого носорога. – Куличок тебя три раза звал.»
Мудрая сова не ответила. Она крепко спала перед этим. А когда спишь, ума не надо. Потому и не слышала, если куличок прилетал.
«Я теперь всех людей убить хочу, – сердито признался белый мамонт Шэли. – Все умирают, пусть и эти умрут. Тогда будут вместе, никто скучать не будет. Я землю сделал для человека Эббу. Он тихий сидел среди воды, не мешал. А Люди льда стали плодиться. У них неестественное поведение. Они грязные, съели моего дядю. Они суетливые и не засмаливают бород. Их гнус ест. Они глупые, не жуют траву, живут в тесных расщелинах, как ящерицы. Совсем плохое поют про турхукэнни. Так что, убью всех. А с ними – рыб и птиц, чтобы не кормили оборванцев. Я теперь всех убью, – сердито похвастался белый мамонт Шэли. – Из костей дом построю. Ты будешь на чердаке жить. Хочешь на чердаке жить? Что скажешь?»
Сова не ответила, только подумала про себя: совсем белый задиковал.
А белый мамонт не унимался, спрашивал: «Как думаешь, всех можно убить?»
«Берегись, – ответила наконец. – Люди льда строят совершенное оружие. Они уже давно строят совершенное оружие. Некоторые даже на охоту не ходят. Их специально кормят, чтобы они строили совершенное оружие. Хотят тебя убить. Если убьют, окончательно полюбят твое сало».
Белый мамонт потряс рыжей челкой, хвост недовольно дернулся.
Но он знал, что когда долго не ходишь на охоту, то непременно теряешь навыки.
Это он хорошо знал, потому что в последний раз, когда он напал на оборванцев возле пещеры, убежали только тренированные старушки. Высушенные возрастом, выкрученные, как деревья на косогоре, они всегда держались близко друг к другу. Специально перед выходом за хворостом снимали муклуки, шли босиком.
Жилистые, как лосихи, пугливые, как водяные утки.
