мешок испортил. Брезентовый плотный мешок. Ты лее сам оставил лесенку у стены.
– Я оставляю ее с этой стороны стены, – сказал я. – А с той? Ты перелез через стену?
– Да ладно, ладно тебе. – Он, наконец, занервничал. – Ты же видишь, я ухожу. Уже ухожу.
Он действительно попятился к заросшей травой канаве.
– Я из–за вас испортил хороший мешок. Там, на стене, битое стекло, приходится что–то бросать поверх него. Ухожу, ухожу, чего ты разгорячился?
– Проваливай, – сказал я сквозь зубы.
– Зря ты так, – голос Иктоса прозвучал подозрительно громко. – Видишь, я ухожу. И нечего кричать.
Я вышел из–за дуба и остановился на краю канавы.
Иктос, действительно, знал дорогу.
Моя лесенка была прислонена к стене, с другой стороны он, наверное, подставил свою. Я молча следил, как грек, пыхтя, взбирается на стену. Наконец, он сел там наверху и даже свесил вниз ноги.
– Видишь, – сказал он чуть ли не с укором. – К тебе по человечески, а ты кричишь.
– Повторишь еще раз этот фокус, пеняй на себя.
– Это и есть новый садовник мистера Беллингера?
Я не сделал ни одного движения.
Обычно в того, кто в подобной ситуации проявляет прыть, стреляют сразу. Я не хотел, чтобы в меня стреляли. Поэтому я даже не шелохнулся, только скосил глаза в сторону говорящего.
И увидел не одного, двоих.
Они здорово походили друг на друга – приземистые крепкие ребята. Оба носили короткие кожаные курточки с удобными просторными карманами. Случись что–нибудь неожиданное, стрелять можно не вынимая оружия. Конечно, курточки будут испорчены, но это второе дело.
– Теперь–то я могу хлебнуть? – спросил со стены Иктос.
Один из крепышей кивнул.
Иктос удобно сел и сделал первый большой глоток. Ему, кажется, происходящее нравилось.
– Зря ты все время грозишься, – сказал он мне. – Я таких, как ты, знаю. Грозятся, грозятся, а до дела все равно не доходит. Я, если что, – похвастался он, – бью сразу. Чего болтать лишнее, правда?
– Он тебе грозил? – спросил ближайший ко мне крепыш. – Почему он тебе грозил?
– У него привычка такая, – ухмыльнулся Иктос. – Они как сычи, что садовник, что хозяин. Сколько раз предлагал: хлебни из фляжки, за это ж не надо платить, а он ни в какую. Ну совсем не пьет! – удивился грек.
– Не такая уж дурная привычка.
Так же осторожно я скосил глаза в другую сторону.
Человек, выступивший из–за дуба, несомненно, был главным среди собравшихся. На нем была такая же курточка, как на близнецах–крепышах, но рук он в карманы не прятал. Знал: его всегда подстрахуют. Его спокойствие обескураживало.
– Ты действительно садовник? – спросил он, поправив левой рукой коричневый плоский берет.
– А ты кто? – тупо спросил я.
– Не груби, – предупредил он. – Я ведь обращаюсь к тебе вежливо. Вот скажи, – указал он на ближайший куст, – что это за розы?
– Галлики, – сказал я. – Диковатые, но все еще галлики.
– Верно. А те, белые?
– Луны.
– Опять верно, – он с удовлетворением кивнул. – Ну, а вон те, там, у канавы?
– Чайные. Самые обычные чайные. Почти что шиповник.
– Почему ты так запустил сад?
– Просто я еще не успел навести порядок.
– Ну, ну, – сказал он. – По–моему, ты больше гуляешь, чем трудишься. Ты знал глухонемого?
– Нет.
– Жаль. – Особой жалости в его голосе я не уловил, но он не очень–то и старался. – Неглупый малый. Умел помогать. И своим друзьям, и самому себе, и даже своему бывшему хозяину…
Бывшему!
Они считали Беллингера мертвым?
А Бауэр? Он действительно работал на них или они попросту проверяли меня?
Ну да, быстро прокрутил я в голове. Они видели машины и суету. Они могли видеть, как грузили труп, а вот появление мистера Ламби вполне могли пропустить. Значит, они явились убедиться, что Беллингер действительно мертв.
Ни Джек, ни я – мы не ожидали, что они явятся так быстро.
Зато время действовать наступило.
Иктос Иктосом, его я в расчет не брал. Он сидел на стене и болтал ногами. Близнецов–крепышей я тоже особенно не опасался, вывести их из игры я сумею. Но вот человек в берете… Именно его и надо брать живым, решил я.
И тут же понял – этот вариант нереален. Именно человека в берете я был вынужден выводить из игры первым.
Что ж, тогда один из близнецов…
– Ты можешь проваливать, – сказал человек в берете Иктосу. – Ты и так задержался.
– А премия?
– Как договорились.
– Ладно, – Иктос неожиданно ловко скользнул за стену. Не знаю, ждали ли его там, но действовал он уверенно.
Я незаметно напряг мышцы. Действовать придется одному и во всю силу.
– Так вот, – доброжелательно сказал мне человек в берете. – Расклад такой. Лезь за греком и можешь проваливать, от тебя нам ничего не надо. Часа через полтора можешь вернуться, нас тут не будет. Ничего не пропадет, не волнуйся. А не захочешь возвращаться, уезжай совсем. Вечером есть поезд. Что тебе делать в этих местах? Сам знаешь, кругом одни леса да болота.
– А вы? – спросил я, и мой вопрос не понравился человеку в берете.
– Не бери на себя слишком много, – сказал он, оценивающе оглядев меня.
Его задумчивая улыбка подсказывала: задерживаться не стоит. И, понимающе кивнув, стараясь, чтобы они все видели мою неловкость, я медлительно пополз вверх по лесенке.
Ситуация была настолько ясной, что даже близнецы–крепыши расслабились; человек в берете тоже не проявлял никакой настороженности. Звон шмелей, сонный стеклянный воздух, душные запахи – прекрасный летний вечер. Никто из них не догадывался, что люди Джека Берримена уже подняли тревогу.
Смогу я продержаться десять минут? Уложится Джек в десять минут?
Я на грудь приподнялся над стеной, на которой Действительно валялся брезентовый мешок Иктоса.
Самого бывшего грека я не увидел, но на дороге стоял открытый армейский джип. Мордастый водитель равнодушно сидел за рулем, еще один крепыш, поразительно похожий на тех, что стояли на краю канавы, курил, навалясь на переднее крыло.
– Они пропустят меня? – спросил я человека в берете.
Он кивнул:
– Конечно.
Он стоял сейчас почти подо мной, и это меня весьма устраивало. Близнецы упустят две–три секунды, в принципе мне должно было хватить этого.
– Я что–то должен сказать тем, на дороге?
– Будет лучше, если ты помолчишь, – усмехнулся один из крепышей–близнецов, но человек в берете отогнул лацкан курточки и что–то негромко буркнул.
Я оценил связь: куривший у джипа сразу выпрямился и без особой приветливости, но помахал мне
