– Он что–то шепчет.
Я приблизил облепленное пластырем ухо к самым губам близнеца.
– Беллингер…
– Я не Беллингер, – сказал я с отвращением. – Кто тебя послал? Имя?
– Беллингер…
Я выругался.
– Оставь его, Эл. Лучше сам глотни. Что ты тут курил, от тебя несет как…
Джек даже не стал искать определение:
– Нелегко будет оправдаться перед шефом, Эл. Тут одни трупы.
– Надо было торопиться. Еще полчаса, и нас бы тут попросту подпалили.
Я взглянул на Берримена и рассмеялся:
– Но нас не подпалили.
И пожал ему руку.
P.S .
Я был рад, не увидев в кабинете шефа. Доктор Хэссоп тоже бывает холоден, как глыба льда, но контактов с тобой он никогда не теряет. Думаю, это в нем от любопытства. Доктор Хэссоп всегда был жаден до необычного. На мой взгляд, это лучше, чем думать только о деле. Шеф может и улыбаться, но его улыбке верить нельзя. Есть такие игрушки: сверху перья или какой–нибудь нежный мех, а сожмешь такую игрушку в руке – под ладонью холодная тяжелая глина. Обожженная, понятно. Не знаю, как к таким игрушкам относятся дети, но мне они не по душе.
Наклонив голову, доктор Хэссоп, как старый гриф, без всякого удовольствия изучал нас с Джеком.
– А шеф? – спросил я.
– Шеф изучает отчеты.
Годовые кольца морщин на худой шее доктора Хэссопа пришли в движение:
– У нас нет рукописи, Эл, и у нас нет никого, кто бы мог растолковать приключившееся на вилле Беллингера.
– А сам Беллингер?
– Он знает лишь то, что знает. Это немного. – Доктор Хэссоп раздосадовано моргнул. – Он утверждает, что даже роман свой не помнит. Да якобы и не хочет помнить. Черт подери, мы опять потеряли нить.
– Опять? – удивился Берримен. – Что значит опять? Мы уже с чем–то подобным сталкивались?
– Конечно. Вспомните Шеббса, – доктор Хэссоп покачал головой. – Вы ведь и Шеббсу позволили умереть. Два года тому назад, на станции Спрингз–6.
– А–а–а… – протянул Джек. – Алхимики… Только Шеббс взорвался не на станции. Это случилось прямо на перегоне. Поезд, кстати, стоял.
– «Алхимики»! – Доктор Хэссоп недовольно нахмурился. – Ты так произносишь это слово, Джек, будто мы впрямь гоняемся за средневековыми чудаками. Разве я не объяснил вам, что, в сущности, любой человек, активно ищущий смысла в своем существовании, может считать себя алхимиком?
Мы дружно кивнули, но Джек не удержался:
– Не слишком ли просто?
– Не серди меня, Джек. Усложняют только придурки. Я недоволен вами. Нам нужен был живой человек, человек, которому можно задавать вопросы. Но такого человека нет, и рукописи тоже нет, а Беллингер не из тех, кто охотно делится секретами.
– Те, в кого мы стреляли, тоже не походили на людей, охотно делящихся секретами.
Доктор Хэссоп взглянул на меня:
– Ладно. Не будем об этом. Вернемся к тому, что знаем. Как тебе кажется, Эл, что интересовало нападающих?
– Они хотели убедиться, что Беллингер мертв. Рукопись они уже получили.
– Значит, ключ в рукописи?
– Думаю, да, – неохотно признался я. – Мне не удалось переснять ее всю. Но я говорил, я заглядывал в конец рукописи. Не могу понять, что заставило датчанина вернуться. Этот Мат Шерфиг, он сделал все, чтобы привести немца в Ангмагсалик, но на полпути повернул. Значит, он услышал от немца что–то такое, что повлияло на его решение.
– А может, немец обезоружил его?
– Нет. Готов утверждать, нет. Он вернулся по своей воле. – Я усмехнулся: – Может, ему нашептали что–то злые духи, тот же Торнарсук, к примеру?
Берримен скептически улыбнулся.
– Торнарсук… – Доктор Хэссоп задумался. – Мы еще поговорим о злых духах, а пока расскажи мне о старике. Он ждал чего–то подобного?
Я пожал плечами:
– Может быть… Иногда я почти уверен, что он ждал чего–то, причем ждал не один год, но потом начинаю сомневаться – ведь ему грозила опасность… К тому же, он собирался отдать рукопись своему литературному агенту… При этом он знал: рукопись вызовет большой шум. Он даже готовился сменить пристанище. Этот мистер Ламби нашел ему что–то такое – в горах и при озере. Значит, Беллингер ждал осложнений… Как ни крути, ключ, похоже, в рукописи. Может быть как раз в этом решении Мата Шерфига вернуться…
Я взглянул на доктора Хэссопа:
– Не хочу усложнять, но, кажется, Беллингер впрямь укладывается в вычисленную вами цепочку – Сол Бертье, Памела Фитц, Голо Хан, Мат Курлен, кто там еще?
– Беллингер жив, – возразил Берримен.
– Да. Благодаря нам. Я готов утверждать, его уединение не во всем было добровольным. Он чего–то ждал, он чего–то опасался. Он никого не принимал, он никогда не подходил к телефону…
– Можешь не продолжать, Эл, – сухо прервал меня доктор Хэссоп. – Иногда до тебя что–то доходит, но задним числом, на лестнице. – Он, наверное, даже не подумал о том, что для меня его слова прозвучали чуть ли не буквально. – Вся эта история еще раз подтверждает: где–то рядом с нами существуют люди, проявляющие повышенный интерес ко всему, что выходит за рамки, скажем так, сегодняшнего дня. И эти люди очень многое знают. Очень многое знают, Эл. А я, в свою очередь, хочу знать, что именно они знают! Похоже, эти неизвестные ведут некий сознательный отбор того, на что мы, в силу своей ограниченности, не обращаем должного внимания. Мы могли иметь рукопись Беллингера, но взялись за это недостаточно ловко. Я не виню тебя, Эл, ты все делал правильно, но иногда следует прыгать выше головы. Там что–то есть, в этой рукописи, есть! Он ведь не из оптимистов, наш Беллингер. Не поленись, перелистай на досуге его «Поздний выбор». Старик всегда сомневался, верной ли дорогой идет человечество, или, уточним, наша цивилизация. Может, в новом романе он нашел какой–то особый ответ, какой–то убеждающий, может, далее устрашающий ответ. В «Позднем выборе» он утверждал: мы спустили с тормозов весь ряд конфликтов, мы практически обречены, мы теряем приспособляемость. Отсюда и его вполне простительное желание: оставить рукопись другому человечеству, или хотя бы некоему тайному союзу, о котором он, как и я, мог догадаться. Кто поручится, что такого союза не существует? Кто поручится, что не существует тайного архива, в котором до поры до времени консервируются работы, признанные кем–то, поднявшимся над нами, несвоевременными? Работа самого Беллингера, этот его странный роман, тоже могла показаться кому–то несвоевременной. Я действительно начинаю думать, что этот некий тайный союз играет в нашей жизни гораздо большую роль, чем это может казаться. Черт побери, возможно, не существуй его, наша цивилизация давно рухнула бы, а?
Доктор Хэссоп замолчал, и я вдруг явственно ощутил холодок, пронизывающий до костей, увидел взметнувшуюся над нами снежную пыль. Она скрыла за собой очертания кабинета, гравюры на стенах, книжные шкафы, густо припорошила скалы, бегущих собак, она текла и текла куда–то вверх, в бесконечность – стремительными извилистыми реками, извивающимися ручьями, нежная смутная пелена, пропитанная ядом и проклятиями Торнарсука.
«И все вокруг сразу приобрело бледно–серый линялый оттенок…»
