«А Красный червь?»
«Он ленивый, – жаловался Кутха. – Мыши его мухомором кормят. Сами научились, я не учил. Красный червь и не ел бы таких грибов, но появились мыши-смертники. Они заглатывают много сушеного мухомора и целыми стаями бросаются в пасть Красному червю. Он наестся, потом катается по земле, удивительное видит. А то нарисует полоску на камне и пытается проползти под ней. Иногда удается».
«Да почему так, Кутха? Почему ссорятся все?»
«Потому что мир молод, Киш. Я старею, а мир всё еще молод. В нем пока нет одной правды, есть только много разных. Всех поровну накормить тоже никак пока не получается. Чем больше равенства, тем меньше свободы. Ты как думаешь? Вот Дети мертвецов едят олешка – он обижается. Вот Келилгу ест тебя – ты обижаешься. Вот герой Донгу ест мышей, народ Аху обижается. И всё такое прочее. Я специально так придумал, чтобы каждый кого-то кормил собой, а они обижаются».
Огорченно посмотрел на Киша: «Чего в первую голову нельзя делать?»
«Убивать живое, – ответил Киш. – Ты создал живое, зачем его убивать?»
«А как тогда жить? – заглянула в урасу добрая Ильхум. – Если олешка есть, не убив, он страдать будет».
«Видишь, – сказал Кутха, – у Ильхум – совесть, у меня ум».
Спросил довольно: «Еще чего делать нельзя?»
«Чужое брать. Так думаю».
«А у одной мыши сыр кончился, – заглянула в урасу добрая Ильхум. – А у другой мыши сыру много, он портится, а она не дает никому. С таким что сделаешь?»
«Пойду попрошу: дай».
«Мышь скажет: уходи, глупый!»
Не дожидаясь ответа, улыбнулась Кишу:
«У тебя же дети. А им есть нечего. Ты обязательно побьешь мышь, заберешь ее запасы».
«А еще чего нельзя делать?» – с любопытством спросил Кутха.
Киш вспомнил бархатное бедро одного серого сарафанчика… Не само бедро, конечно, а ощущение… Это как северное сияние над тобой раскрывается…
«Нет, опять невпопад скажу».
«Всё равно скажи. Легче станет».
«Пусть все плодятся от того, кого выбирают сами…»
«А если тебе откажут? Тогда как? – удивился Кутха. – Я Билюкая под землю загнал, чтобы не лез к мудрой Ильхум. Я брата Утахчи прогнал в леса, чтобы за ней не гонялся. Пока рядом были, они смотрели на Ильхум только как на добрую самку, не понимали, что у нее совесть».
Спросил, лукаво прищурясь:
«Если самки будут у всех, а у тебя не будет, что сделаешь?»
«Наверное, страданием преисполнюсь».
«Ну, это сперва», – согласился Кутха.
«А потом? Разве можно еще что-то сделать?»
«Можно. Страдание ожесточает. Спустишься с холма, отдерёшь всех самок».
Кутха довольно откинулся на теплые шкуры, подстеленные под него доброй Ильхум. Теперь, когда Кутха окончательно доказал преимущество ума над совестью, Кишу нечего было сказать. И Кутха расслабился, морщинки трепетали на темном лице. Бормотал с нескрываемым наслаждением, будто имена любимых самок повторял: «Диоксид кремния… Гидросиликаты… Римские пуццолановые смеси…»
Звучало так красиво, что Киш покраснел.
«Римские пуццолановые смеси…»
Северное сияние обливало мир нежным светом, сугробы становились алыми, потом зелеными. Сладко закричал олешек за урасой, маленький олешек в руках доброй Ильхум. Кутха прав: один всегда должен питать другого. Шипело горячее мясо, горка сквашенных трав украшала деревянное блюдо.
«Дети мертвецов жрут мухоморы, – жаловался Кутха, – и всей толпой прут к Столбу. А мне поговорить не с кем».
Задыхаясь, повторял, как стихи: «Гидросиликаты…»
Так сладко повторял, что Киш решился: ладно, принесу Кутхе рецепт.
Ведь что получается: Герой третьей степени Донгу готов показать вещь, которая светится под водой, но только если отдам ему мышонка Икики. А здесь всё по-доброму.
«Ладно, я помогу».
«Я знаю», – просто ответил Кутха.
Бог всё знает наперед. Кишу стало печально.
Вот всё Кутха знает наперед, мог бы просто память вернуть.
Знает ведь, не совру. Да если и совру. Оторвет что-нибудь. Ну, как оторвал анальный плавник Донгу. И мышонку зачем-то пообещал деревянный ящик. Зачем говорить такое вслух? Вон как красиво пылает северное сияние, снег вспыхивает, разбрызгивает алые и фиолетовые искры. Зачем видеть такое красивое, если не помнишь, кто ты? Сзади черный зверь Келилгу нависает ужасной тенью. Зачем бояться такого, если всё равно не знаешь, кто ты сам?
Ладно, решил, схожу за особенным рецептом, пусть укрепляет мир.
Память вернется, стану совестливым, как Ильхум, умным, как Кутха.
«И ленивым, как Мымскалин», – злобно подсказал из кармана мышонок.
XI
«Ты всё вспомнишь», – обещал Кутха. «Я знаю. Ты не врешь. Скажи, куда идти?» – «Это тут недалеко. Надо только вход знать». – «Это один вход? Один только? В укромном месте?» – «Именно так. Один вход, один. Но он везде». – «Как везде? И у подножья гор? И у берегов океана?» – «И у подножья. И у берегов. Просто выбери, где войти хочешь. Можешь прямо прыгнуть в пасть Келилгу, тоже выйдешь к Билюкаю. Можешь нырнуть в озеро, где живет Герой, тоже вынырнешь к Билюкаю…»
Заглянула в урасу добрая Ильхум, покачала головой:
«Скажи Кишу, чтобы знал: рецепт хранится у Билюкая, а к Билюкаю в подземный мир войти можно только мертвым. Значит, место входа не имеет значения».
Мышонок в кармане застонал: «Бежим, Киш! Бежим отсюда!»
Ильхум повторила: «Только мертвый может войти в подземный мир».
«Да, тут особых хитростей нет, – с удовольствием подтвердил Кутха. – Ты сумеешь, Киш! Ты не просто войдешь в подземный мир, ты совершишь подвиг. Пусть будет всё красиво, я так люблю. Нет, нет! – поднял он руку, отталкивая Киша от ненужных и вредных мыслей. – Не думай про анальный плавник Донгу. Ты красивый подвиг совершишь, станешь настоящим героем».
«Второй степени?» – «Этого не скажу». – «А какой подвиг совершу?» – «Выйдешь против Детей мертвецов». – «Но их много. Их число – предел знания». – «Настоящим героем станешь. Донгу будет завидовать».
Киш ужаснулся: «Ты что, Кутха? Как победить столь многих?»
«Тебе не победа нужна, – с наслаждением объяснил Кутха. – Тебе только умереть нужно. Иначе не войдешь в царство мертвых. – Повторил, для убедительности взмахнув рукой: – Живой к Билюкаю не войдешь, а мертвого даже сам Билюкай не остановит. А как ты к Билюкаю войдешь, это всё равно. Способов много. Земное тяготение, злые гамулы, зверь Келилгу, моровая чума, оперенные стрелы. Главное, войти. Билюкай удивится, спросит: «Что видел?» Отвечай: «Многое видел». Билюкай удивится еще сильнее: «Что слышал?» Отвечай так же прямо и простодушно, Билюкай поймет. А инженера найдешь у печей».
«А нельзя так, чтобы не умирать?»
Мышонок в кармане застонал, наверное, вспомнил про деревянный ящик.
«Нельзя, Киш, – ласково объяснил Кутха. – К мертвым войти может только мертвый. Даже Ильхум так говорит. Ты слышал? Принесешь рецепт – спасешь мир, всё про себя вспомнишь. – Прищурился: – Много про себя интересного вспомнишь. – Прищурился еще сильней, будто вглядывался в вечную смену времен. – Довольный останешься, только принеси рецепт. Залью цементом основание Столба, пусть народ Аху ломает зубы. Цемент не горит. Дети мертвецов сожгут всё свое грязное топливо и уйдут. – Прошептал с наслаждением: – Диоксид кремния. Ты ведь хочешь вспомнить себя, Киш? Ты был… Ты хотел… Правда,
