Деграданс

«Мне все равно... Как судьба ляжет...»

Шивцов в благостном расположении духа.

Почти полчаса, как свирепая головная боль отпустила его, ушла, исчезла, канула в вечность, он купается в томительном блаженстве безболия. Мир свеж, ясен. Даже мумии кажутся просто загадочными. Морщинки у висков разгладились, Шивцов смотрит на Калинина с некоторым недоумением, но уже с интересом.

«Как судьба ляжет... – повторил он. – Какая разница? Кто-то должен ответить... Кто-то обязательно ответит за все... Пусть эти... Мне все равно...»

Шивцов наклонил голову.

Капитан Петунин мог поклясться в том, что Шивцов просто повторяет чьи-то слова... Чьи? Калинина?... Или в галерее находился еще какой-то суфлер?

«Как судьба ляжет... Живые люди... Годится любой... Кто-то должен ответить... Кто-то обязательно ответит за все... Да наплевать мне, кто станет первым... – Шивцов опять наклонил голову, будто прислушивался к собственным словам. – И второй... И третий... Зачем мне помнить, если все это просто материал? – С видимым усилием, спотыкаясь на непослушных слогах, Шивцов вдруг процитировал: – Когда намалюют картину... Ну это... Как там?... Последнего утра земли...»

Десятки изумленных глаз уставились на Шивцова.

Террорист, цитирующий стихи? Калинин в кадре счастливо расправил грудь.

Имел право. Это же он – единственный режиссер и комментатор необыкновенного действа.

«И критик последний погибнет, и краски поблекнут в пыли...»

Калинин шевелил губами, как бы подсказывая строки. Заложники смотрели на него с еще большим страхом, чем на Шивцова. Стихи их добили. У них мозги окончательно поплыли от страха и непонимания.

«И тот, кто трудился, тот будет... на стуле воссев золотом... холсты многомильные мазать... Ну это... Летящей кометы хвостом...»

Шивцов ухмыльнулся:

«Но ждать я больше не буду».

«...кого ты выбрал для первого божественного мазка?»

Калинин по-настоящему волновался. Он кипел. Он был в седле. Он видел в происходящем что-то свое, глубоко свое – высокое, надмирное, возвышающее душу, быть может. Он твердо знал, он был уверен, что сейчас одна какая-то никчемная жизнь закончится, сломается, но зато, какая молния пересечет небосвод искусства! Он не жалел о ничтожной кончившейся жизни. Он знал: смерть одного порождает жизнь другого. начинается какая-то совсем другая. Совсем другая! Полная восхитительной неизвестности, может, слез, гонений, но совсем другая. Не только для него, для Шивцова, или для заложников. Для всей страны, для всего мира!

«...ты будешь выбирать сам? Или предоставишь право выбора самому материалу? Неужели живой материал сам выберет счастливчика? Как это будет происходить? Голосование? Жеребьевка?»

И обернулся к заложникам:

«...что бы вы предпочли?»

Заложники обреченно молчали.

Худенькая блондинка беззвучно плакала.

Плотный молодой мужчина в оранжевой майке старательно протирал стекла очков не очень чистым носовым платком. Он почти умер. Он отключился. Он ничего не видел и не слышал. Как многие под наклонившимися мрачными мумиями. Только перемазанный кровавым раствором охранник, обнимая Ксюшу, шипел: «...что мы выберем?... Посмотрим... Ты догуляешься, козел, заканчивать тобой будем...» Пожилые служительницы, как две вдруг очень постаревшие подружки, сели прямо на пол. Какая-то девчонка в отчаянии легла грудью на мокрый бортик, прижималась горящей щекой к прохладному мрамору. Рядом разувался, стаскивал с ног кроссовки плечистый небритый парень, видно, не понимал, что делает.

«Я знаю, что надо предпочесть!»

«Сиди, дура!» – охранник попытался остановить Ксюша, но она вырвалась.

Кровь стекала по обнаженным грудям Ксюши, зловеще собиралась темными разводами на коленях.

«Я знаю, что надо предпочесть!»

Ксюша куталась в лохмотья кофточки, голая грудь прикрыта локтем, волосы свисали мокрыми сосульками. Голос срывался, но она выкрикнула:

«Мы ведь сами можем выбрать первого?»

Шивцов посмотрел на Калинина и кивнул.

«Это точно? Это так и будет?»

«Точно, точно», – кивнул Шивцов.

«Тогда пристрели его! – Ксюша без всякого аффекта указала на Калинина. – Сделай это концептуально, раз иначе не умеешь. Хочешь показать миру красивую картину – прострели ноги этому гаду! Прострели ему второе бедро! Раздроби колени. Пусть катается по полу. Раз ты хочешь показать что-то необыкновенное – покажи. Забей этого козла до смерти. Если ты правда допер своими мозгами до такого нечеловеческого искусства, то заведи нас всех – пристрели, помучай подонка. Мы будем вопить и визжать, тебе понравится. Мы будем петь тебе, только пристрели эту скотину так, чтобы мы, правда, поверили, что ты художник».

«Правильно!»

Быстрый объектив Калинина не успел запечатлеть крикнувшего.

«Начни с него! Девка дело говорит! Чего тянуть, тебе же все равно!»

Кто-то встал, кто-то наоборот прятался за мумиями. Объектив видеокамеры выхватывал возбужденные лица.

«Сделай козла! Кончи придурка!»

Похотливая сучка, выругался про себя Калинин.

Все они такие. Сперва переползла в мою постель из постели Ведакова, теперь требует моей жизни. Обыватели. Тундра. Я в ладонях принес им славу. Бросил им славу, как жирную кость. Вот, грызите! А они готовы вцепиться в мою руку! Обычная история. Темнота. До не доходит тот факт, что любой попавший в мой объектив, входит в вечность. Они уже знаменитости. Все как один. На каждого сейчас в куче всяких секретных контор собирают пухлые досье, копают скрытые материалы. Сотни телевизионщиков и газетчиков выбрасывают в эфир новости с их погаными лицами, в том числе с Ксюшиным. «Криминальный вестник», «Под прицелом», «Новая версия», «Взрыв!», «Повседневная морока», «Искусство жить красиво», «Секрет», «Быстрый и мертвый», «Скажи мне, кто?», «Без нижнего белья», «Смотрите, кто пришел!» – все программы и ток-шоу работают сейчас на художественную галерею «У Фабиана Григорьевича». Даже Христос приглашен на шоу! Пусть даже он не придет, его предполагаемое участие запомнится! Мир прильнул к экранам. Мир замер от ужаса, онемел от восторга! А эта сучка... Эти трусливые тупые обыватели... У них впереди новая, до предела наполненная славой жизнь, а они боятся... Они не думают о будущем, они не умеют думать о будущем... У них впереди слава, тысячи интервью... Где бы теперь они ни появились, их будут окружать толпы репортеров... «Что вы чувствовали, находясь под прицелом пистолета? О чем думаешь, зная, что рядом вот-вот может прозвучать взрыв?» Впрочем, они придут в себя... Выжившие, по крайней мере. Они сами начнут разевать рты. – «О это прекрасное, страшное, неповторимое чувство смерти!» – «Прекрасное? Вы сказали прекрасное? » – «Именно так». – «Она напоминает оргазм?» – «Да! Да! Только на порядок сильнее!»

Ладно. Они еще не дошли.

Сейчас мы их разогреем по-настоящему.

«...эта женщина умеет чувствовать экстаз, – крикнул он, широко улыбаясь, и с ненавистью уставился на Ксюшу. Он ненавидел ее за ограниченность, за узость фантазии. Трахаться с ничтожествами, вот все, на что она способна. – Давай звать ее Актриса. Первыми на сцену всегда выходят Актрисы. Но окончательный