— Пока не вижу никакой. Возможно, ответ мы найдем в библиотеке Ватикана.
Лицо Леонардо, обрамленное белой бородой и растрепавшимися волосами, дышало вдохновением.
— А пока…
— Пока?
— Гвидо, разве нет в этом городе другой императорской колонны, одной из самых величественных?
— Вы имеете в виду колонну Траяна?
— Да, именно колонну Траяна.
Мне враз стали понятны умозаключения Леонардо: кроме этой колонны Фоки, о существовании которой я не знал, в Риме были две колонны в честь императоров: колонна Марка Аврелия, где совершилось первое преступление, и колонна Траяна, где…
— Но… Мэтр, нужно срочно предупредить капитана Барбери! Нам известно место предстоящего убийства! Установив наблюдение, можно…
Леонардо прервал меня, будто расшалившегося щенка:
— Тише, Гвидо! Дело в том, что убийца все просчитал, он предвидел, что мы придем к такому выводу. Так что меня немало удивило бы, окажись он в собственной ловушке… да и то, что он вообще подошел бы к Траяну.
— И все же лучше было бы поставить в известность Дом полиции. Капитан смог бы…
— Можешь оставить капитана в покое. Уж если он так не хочет, чтобы римляне узнали об этом преступлении, то ему не очень-то понравится, что мы вмешиваемся в это дело.
Мне на ум пришла другая идея:
— На днях я встретил хранителя ключей от колонн… Может быть, он может что-нибудь сказать? И кто знает, позволит нам войти…
— Войти в нее, вот что нам нужно. И я даже думаю… — Леонардо не закончил фразу. — Пойдем. Прежде всего надо взглянуть на эту колонну…
Колонна Траяна находилась недалеко от Форума. Чтобы дойти до нее, нам потребовалось подняться к Капитолию и свернуть направо, к древней базарной площади. Колонна Траяна была одним из самых лучших сохранившихся памятников в Риме, ее чудесным образом пощадило время. Она возвышалась среди развалин и вновь построенных сооружений подобно несокрушимому маяку в море руин. Высотой сто двадцать футов, она во многом походила на колонну Марка Аврелия; как и ту, ее венчала статуя императора, но она отличалась большим изяществом вырезанных букв на спиральной ленте голубого мрамора, которыми описывались сражения Траяна против даков.
Прибыв на небольшую площадь, мы в первую очередь услышали радостные крики детей, играющих в снежки. Должен сказать, что такая беззаботность приободрила меня, расслабила напряженные нервы. Увлекшиеся игрой мальчики даже не взглянули в нашу сторону.
Еще один ободряющий знак: нетронутый снег вокруг цоколя — доказательство того, что накануне не произошло ничего страшного. Ни трупа на плечах императора, ни следов крови на поверхности колонны. Траянская колонна была все той же, что восхищала римлян в течение почти пятнадцати веков.
— Может, мы ошиблись, — пробормотал я. — Может, нет ничего общего между этими колоннами…
Леонардо даже не потрудился ответить.
Он внимательно рассматривал надпись между крыльями двух богинь Победы над дверью.
— «…дабы все знали о высоте горы, снесенной здесь и уступившей место этому великому памятнику…» — прочитал он. — Наши предки высоко ценили себя и думали о своих потомках. Довольно мудро. Но не вижу, чем это может помочь нашему делу.
— Вот именно, — поддакнул я. — Только хранитель ключей может открыть эту дверь и…
Я не успел закончить фразу: Леонардо тронул щеколду, а я инстинктивно зажал себе нос, створка распахнулась сама собой, и в лицо нам ударил невыносимый запах тухлятины.
Пораженный этой вонью, я попятился. А мэтр только улыбался и, казалось, превосходно себя чувствовал.
— Все понятно, — сказал он. — Сюда-то он и хотел нас привести! Представляю себе, что он нам здесь оставил…
Обескураженный, я последовал за Леонардо внутрь колонны. Вонь стала совершенно невыносимой, но, к моему большому удивлению, внутренняя лестница освещалась слабым дневным светом и видимость была достаточной.
Через секунду я понял, на что намекал мэтр.
На первой ступеньке, прямо на виду, лежала голова. Голова мужская, отрубленная на уровне плеч, с завязанными белой тряпицей глазами. Кожа лица уже позеленела и начала разлагаться, распространяя запах гнили.
Это голова бедняги Джакопо Верде; сомнений быть не могло.
— О Боже! — только и выдохнул я.
— «Джакопо Верде дважды головы лишился», — продекламировал Леонардо. — Вот и связь между обоими преступлениями: колонны Марка Аврелия, Фоки и Траяна. А для чего повязка на глазах?
Он нагнулся, чтобы рассмотреть «трофей», аккуратно приподнял слипшиеся в запекшейся крови волосы, осторожно отодрал с глазниц тряпицу.
Я больше не мог выносить этого зрелища: тошнота подкатила к горлу.
— Я… мне надо выйти…
Леонардо удержал меня за руку:
— Потерпи, Гвидо. Надо бы осмотреть лестницу… Может быть, там еще что-то есть…
Усилием воли подавив тошноту, я сжал кулаки и с отвращением перешагнул через останки Джакопо Верде. Чтобы отвлечься, я стал считать ступени и скоро увидел, откуда шел свет в колонну: в мраморной окружности были проделаны узкие щели.
Я полагал, что чем выше поднимусь, тем слабее будет трупный запах, но вышло все наоборот: чем выше я взбирался, тем сильнее становился смрад, словно все зловоние скопилось вверху. Пришлось остановиться, прильнуть ртом к одной из щелей и подышать свежим воздухом.
— Все в порядке, Гвидо? — донесся снизу голос Леонардо.
— Все… все отлично… мэтр.
В глубине души я завидовал детишкам, кидающим друг в друга белые снежки на чистом воздухе.
Когда я достиг сто восьмидесятой ступеньки, то от нового кошмарного видения меня по-настоящему стошнило.
На уровне моего лба на последней ступеньке на меня пустыми глазницами смотрела голова. Голова старухи, отрубленная с такой же жестокостью; седые, с прожелтью, волосы прилипли ко лбу. Она, казалось, была в ярости от того, что лежит здесь, и злобно впилась в меня провалами глаз.
Я разинул было рот, чтобы закричать, но ни одного звука не вылетело из сжатого судорогой горла.
Тут я почувствовал, что рядом должна быть верхняя дверь, выходящая на наружную площадку, на свободу. Нащупав задвижку, я лихорадочно пытался ее открыть, но она не подалась ни на дюйм.
Тогда-то я и заметил буквы, начертанные на деревянной двери. Они были написаны пальцем, обмакнутым в свежую кровь:
«…DEUS CASTIGAT»
Конец фразы на первой из колонн!
«EUM QUI PECCAT… DEUS CASTIGAT»
«Того, кто грешит… накажет Бог».
Приободренный этим открытием, забыв на время об отравленной атмосфере этого места, я, перепрыгивая через четыре ступеньки, скатился по лестнице. «Eum qui peccat… Deus castigat»!
Значит, на смерть были обречены грешники города! Любопытно, что об этом скажет Леонардо, когда узнает…
Вдруг до меня дошло, что что-то изменилось: не слышно было жизнерадостных детских криков. Я замедлил спуск, прислушался. Не слышно было ни шагов Леонардо, ни его сопения.
Охваченный недобрым предчувствием, я быстро спустился по оставшимся ступеням. Голова Джакопо Верде лежала на своем месте, старца не было.
Как мог быстро, я выскочил из колонны:
