и очень собой довольный, щенок охотно пошел в дом, потому что теперь ОН САМ так решил.
На третий день Бу отказался от того, что любая другая собака была бы счастлива иметь: от замечательной подстилки, которую я разложила на собачьей территории за прилавком так, чтобы ему было удобно, лежа на ней, наблюдать за всем происходящим в магазине, а покупатели могли бы видеть нашего сторожа во всей красе.
Первые два дня казалось, Бу нравится его коврик. Все время, за исключением трех часов, проведенных «в скалах», он прыгал вокруг нее, плюхался на нее, чтобы грызть свои игрушки, выцарапывал их из складок подстилки, если они там застревали. Иногда Бу просто сидел и о чем-то думал, а я не могла сдержать улыбки: таким крошечным казался мой ротвейлер посередине своего царского ложа. Он и спал на этом коврике лежа на боку и вытянув короткие ножки, а голый круглый живот вздымался и опадал в такт дыханию. Когда на третий день мы пришли в магазин, я, как обычно, посадила Бу на его место, дала собачье печенье и ушла в полной уверенности, что все в порядке. Вернувшись через какое-то время, я обнаружила Бу сидящим на полу рядом с подстилкой.
«Нет-нет, Бу, – с улыбкой я пересадила его на коврик. – Вот здесь твое место», и похлопала рукой по мягкой поверхности. «Смотри, – я положила рядом с ним несколько игрушек, – как хорошо!» Но стоило мне отвернуться, как щенок сполз с подстилки и уселся на пол. Это продолжалось весь день: я возвращала его на коврик, а он упорно перемещался на пол. Было очевидно, что «война» грозит затянуться надолго.
Я настаивала на подстилке вовсе не для того, чтобы переупрямить Бу, а руководствуясь, скорее, соображениями медицинского порядка: следует особое внимание уделять суставам, связкам и всему опорно-двигательному аппарату щенка, который со временем превратится в крупную тяжелую собаку. От соприкосновения с грубой жесткой поверхностью на локтях у собак крупных пород часто образуются обширные мозоли. В дальнейшем это может привести к различным осложнениям: мозоли начинают кровоточить, а если в рану проникает инфекция, ее очень трудно вылечить. Травмы суставов приводят к артритам, лечение которых может тянуться годами.
Но Бу дела не было до суставов и собственного здоровья, он всего лишь хотел комфорта. И этот прекрасный мягкий коврик вовсе не соответствовал его представлениям о комфорте. Любой мягкости и податливости пес предпочитал жесткость и неподатливость; и дома, и в Грин Виллидж он всегда норовил улечься на голом полу.
Все, что видел и слышал, сидя около прилавка, Бу подвергал тщательному анализу. Что же привлекало внимание щенка? Все необычное: если человек был слишком высоким или слишком громко говорил, или очень быстро двигался. Тогда Бу забывал о своих игрушках и с лаем вскакивал на ноги, при этом – как и в случае со скрипом закрываемого окна – он с удивительной настойчивостью стремился проникнуть в суть встревожившего его явления. Но теперь он менял тактику в зависимости от обстоятельств. Если привлекший его внимание человек не начинал говорить тише или двигаться медленнее, Бу бросался вперед и лай его становился яростным и неослабевающим. Реакция на этого мини-полицейского у всех была одинаковая: «Боже, какая крошка!» Никто не принимал его всерьез. Понадобилось коротких шесть месяцев, чтобы все поняли. Бу – это серьезно.
Пока ему разрешалось бегать только по двору в Грин Виллидж и в саду около дома; до прогулок по улицам, в парке, а также в других местах, где бывают чужие собаки, дело не доходило. Ни единым коготком он не должен был ступить на «большую землю», пока не сделаны все прививки от всех собачьих болезней. Считается, что иммунная система ротвейлера развивается медленнее; если щенкам других пород прививки делают еще до трех месяцев, то щенкам ротвейлера – только в четырехмесячном возрасте.
Это, конечно, имеет свои минусы, ибо процесс социализации должен идти своим чередом: щенку нужно знакомиться с другими людьми, собаками, новыми местами, автомобилями, транспортом, иначе говоря, с внешним миром. Как же обеспечить безопасность щенку и одновременно начать его образование? Приходилось держать его на руках. Помимо того, что я ежедневно носила Бу в магазин, мы с ним выходили «в свет». Наш путь пролегал по людной Седьмой авеню, где хозяева выгуливали собак разных пород и мастей; некоторые из которых были общительны и дружелюбны, другие угрюмы и молчаливы – и все это вперемешку. Возле тех собак, которые к этому располагали, я останавливалась и позволяла Бу поближе рассмотреть мохнатые морды и сопящие носы. Его это очень интересовало. Когда маленькие дети замечали щенка у меня на руках и подбегали поглядеть на него, Бу просто таял от их внимания.
Малышу очень нравились наши обзорные экскурсии по городу, но его бесило то, что он вынужден был при этом сидеть у меня на руках. Прогулки сопровождались постоянной борьбой между мной и Бу. Он вырывался изо всех сил, а я старалась удержать маленькое черное тельце, которое сначала весило три килограмма, потом – пять, потом – семь, потом – девять. Когда его вес достиг двенадцати килограммов, у меня появилось ощущение, что я несу большой мешок с картошкой. Но двенадцатикилограммовый мешок хотя бы не сопротивляется. И у него нет зубов, которые так норовят вонзиться в носильщика. Таская по улицам щенка, который постоянно грыз мне шею, я молила Бога, чтобы поскорей настал тот день, когда ему сделают последнюю прививку и, наконец, закончатся наши обоюдные мучения.
Из-за прививок мы регулярно посещали ветеринарную клинику и всякий раз окунались в то пугающее напряженное ожидание, которое царит в приемной ветеринара. Тон здесь, конечно же, задают собаки. Большие и маленькие, лохматые и гладкошерстные, с длинными хвостами и вовсе без хвостов, породистые и беспородные – тут все равны. Все они, даже взрослые собаки, которые уже знают, что к чему, возбуждены сверх всякой меры: тяжело дышат, крутятся, скулят; одна или две воют от страха. Успокоить их если и удается, то лишь на очень короткое время. Кошки сидят в корзинках или контейнерах. Сквозь решетки видны маленькие рожицы с треугольными ушками, на некоторых мордочках явно выражен протест против такого ограничения свободы. Другие напуганы и пытаются спрятаться. Снаружи нет ни одной кошки, лишь из контейнеров раздаются характерные звуки, услышав которые все собачьи уши настораживаются, а глаза начинают блуждать в поисках источника звуков; если же увидеть его не удается, в ход идут носы, которые могут учуять то, что нельзя разглядеть. Когда открывается дверь, то все – и собаки, и их хозяева – смотрят, чья очередь идти в кабинет. И все двигаются, а вновь пришедший садится на свободное место вместе со своей взволнованной собакой или с кошкой в корзине. Все разговоры в приемной начинаются со стандартного вопроса: «А сколько ей лет?» На что следует вежливый ответ владельца: «Это не она, а он».
Очередь в приемной ветлечебницы чем-то напоминает очередь к детскому врачу: те же руки, поглаживающие лохматые головы, те же слова ободрения; люди пришли сюда, потому что это необходимо для их питомца. Удивительные превращения происходят с людьми, когда они оказываются бок о бок в приемной ветеринара. В чем же причина этого? На мой взгляд, всех объединяют сидящие на поводках собаки и выглядывающие из корзинок кошачьи мордочки. Именно животные помогают преодолеть барьер отчуждения и побуждают совершенно незнакомых людей вступать в дружескую беседу.
В те минуты, когда у меня на коленях сидел щенок и изумленно взирал на эту суету, я, как никогда, ощущала свою причастность ко всему происходящему. Такому новому и непривычному для Бу. Я опасалась, что он устанет от обилия впечатлений. Удерживая щенка на руках (а он все время норовил вырваться и прыгнуть на пол), я с удовольствием ответила на обращенный теперь уже к нам дежурный вопрос: «Сколько ему месяцев?» А на следующий вопрос: «Что это за порода?» ответить не успела, потому что подошла наша очередь идти в кабинет.
