провели здесь без сна остаток ночи. Мы сидим у самого города, у немцев под носом! Вот над нами появился наш четырехмоторный тяжелый бомбардировщик — летит с задания после бомбежки. Скорость у него небольшая, скоро его нагнали два «мессершмитта» и открыли огонь: бомбардировщик задымил, один член экипажа выпрыгнул на парашюте перед городом и попал к немцам в плен, а самолет, объятый пламенем, с огромным хвостом дыма спикировал на окраину Гремячего и рухнул на немцев. Это было тяжелое и печальное зрелище.
Мы сидим молча. Как хочется попасть за Десну! Мы твердо решили, что обратно уходить от Десны не будем: все надежды на ночь. И тут мы услыхали шаги идущих среди кустарника людей. Мы окликнули идущую мимо женщину, которая рассказала нам, что она жена работника райземотдела, ее муж ушел в партизаны. Женщина предложила нам принести поесть и ушла, но к вечеру вернулась с мальчиком лет тринадцати, а через плечо у нее висела торба: она принесла нам хлеба и картошки. Ее сын Коля, боевой и смелый мальчик, рассказал нам, что через Десну уже переправилось много наших бойцов, и указал, где это делается. За шоссейной дорогой к Десне есть болотистый луг, колхозники зовут его «Мокрый кол», — вот тут и переправляются. Коля сказал, что самолет, который подбили немецкие летчики, упал на скопление машин и там возник пожар. Может быть, по этой причине немцы не выставляли охрану и не патрулировали шоссе в эту ночь.
Это было 14 сентября. Когда стемнело, мы смело пошли к «Мокрому колу», прислушиваясь к движению автомашин. Машины ходили по шоссе очень редко, а к полуночи совсем перестали ездить. В полной тишине мы спокойно перешли шоссе и зашагали по болотистому мокрому лугу с кустами ивняка и осокой. Ночь была очень темная, безлунная. Мы шли и неожиданно вышли к воде. Берег низкий, а противоположного не видать. Проверяя направление течения, мы бросили маленькую палочку в воду и смотрим: она медленно движется к северу, а Десна течет на юг. У меня возникло подозрение, что это не Десна, я тихо сказал об этом капитану, и он согласился со мной. Что же делать? Мы решили ждать рассвета, нашли плотный куст на сухом месте и улеглись спать. Только начало светать, а мы все были уже на ногах. Капитан, имеющий очень острое зрение, рассмотрел в середине реки кусты и в них лодку. Теперь мы не сомневались, что находимся на берегу Десны, а вода у берега крутит в обратную сторону потому, что русло резко меняет здесь направление.
Настюха обещал нам еще на Соже сплавать за лодкой, и вот теперь мы обратились к нему — выручай. Он разделся, окунулся и сказал, что вода очень холодна, он не доплывет. Мы с капитаном осматриваемся вокруг: справа по течению на берегу на высоком холме деревня Муравей, в ней нет еще движения, немцы пока спят; налево от нас в Десну впадала Судость, а дальше был виден железнодорожный мост на дороге к хутору Михайловскому из Унечи. На противоположном берегу были стога сена, очень большие и плотные ивовые кусты, а дальше за ними сосновый лес; сзади нас паслись на лугу лошади. Я предложил капитану поймать лошадей и с их помощью переправиться, но вода холодна и у берега большая глубина — лошадь не пойдет в воду. Другим моим предложением было наложить сена в плащ-палатку и плыть, но капитан сказал, что он не умеет плавать и утонет вместе с палаткой. Но нельзя же сидеть сложа руки и чего-то ждать! Назад нам пути уже нет, немцы непременно обнаружат нас! Я решил идти с Шуваевым по берегу, вниз по течению. Вверх идти не было возможности; кусты подступали к самой воде и впереди было впадение Судости. Пригибаясь, чтобы нас не так было видно, мы пошли краем берега. Подошли к разрушенной лодке, осмотрели ее: увы, она разломана и наполовину засыпана песком. Идем дальше, и на наше счастье у берега стоят два толстых дубовых бревна, а на них поперек два еще более толстых кряжа. Говорю Шуваеву: «Садись на одно, а я на другое и поплывем к другому берегу. Может, не рассыплется наш плот». Сели, я оттолкнулся своей палкой, и мы поплыли: я гребу палкой, а он прикладом винтовки. Мы еще не доплыли до половины реки, как нас понесло опять к берегу: река делала крутой поворот влево, а течение средины реки — стрежневое, более мощное, чем у берега, относило нас. Мы заволновались, гребем сильнее и чаще. На наше счастье, река снова изгибалась вправо, и нам легче было преодолеть стрежень. Теперь течение относило нас в нужную сторону, и мы радовались, что скоро будем за Десной.
На берегу напротив нас лежало толстое дубовое бревно, около метра толщиной. Я говорю Шуваеву: «Посмотри, там никого нет?» Не успел он посмотреть, как из-за дуба поднимается человек с нашей винтовкой, в черных ботинках с желтыми обмотками и говорит, услышав наш разговор: «Как же нет никого? А ну, давай к берегу». А я ему говорю: «Где ты родился?» — «На Волге», — «А где на Волге?» — «В Вольске», — «А Пугачевскую улицу знаешь?» — «Знаю!» — «Так вот, я живу на Пугачевской, 37, земляк». Так, с разговорами, мы причалили к берегу. Красноармеец был не один: второй находился в секрете. «Земляк, — сказал он мне. — Мы вас давно засекли, а вы нас видели?» — «Нет». Я рассказал, что на правом берегу еще остались трое наших товарищей, встретивший нас боец сам отправился за ними и перевез их всех сразу. Теперь мы были у своих, но встретившие нас отобрали для порядка наши винтовки. Наган мой они не видели под гимнастеркой (а я отдать его им не предложил), да еще у нас были гранаты, о которых они не знали. Скоро нас привели к стогу сена, внутри которого очень хорошо был сделан наблюдательный и командный пункт. К нам вышел старший лейтенант — летчик и удивился, увидев у меня такие же петлицы. Мы разговорились, и он скоро поверил, что мы не немецкие шпионы, а советские командиры. Оказалось, он командует стрелковой ротой, потому что после ранения летать ему не разрешили. Старший лейтенант возвратил нам винтовки, и мы направились в тыл.
Какая это была великая радость! Мы напились воды из Десны, забыли про голод. Сил как-то сразу прибавилось, настроение отличное. Я сказал старшему лейтенанту — летчику: «Теперь если и убьют, то не будет обидно — на своей свободной земле находимся, среди своих людей».
Так закончился наш месячный поход по немецким тылам. Многому нас научило это время. Вышли мы в расположение войск 13-й армии, а наша 21-я находилась южнее. Теперь мы решили найти свою армию и свои части.
В поисках 21-й армии
Когда мы вышли к своим войскам, я выглядел довольно своеобразно: на голове пилотка, на шее бинокль, гимнастерка с голубыми петлицами и знаками различия старшего политрука, поверх гимнастерки старое рваное пальто, а сверху плащ-палатка, брюки сильно изношены и очень грязные, на левой ноге от колена грязный бинт, на ногах лапти с дырами на подошвах (я донашивал уже вторую пару), онучи грязно- серого цвета, на гимнастерке командирский ремень с медной пряжкой-звездой, на нем наган в кобуре, лицо сильно заросшее, с бородой и усами. Выглядел я теперь намного старше своих 30 лет. Капитан тоже оброс. На голове у него была наша каска, черная от огня костров — в ней мы варили картошку, за плечами — винтовка. Лейтенант Настюха выглядел лучше в своем сером командирском плаще и наганом у пояса. Наши бойцы тоже выглядели лучше — оба были в шинелях и с оружием.
В моей памяти осталась первая ночь на свободной от врага территории. Мы спали в хате на глиняном полу и считали это великой благодатью. По тылам немецких войск мы шагали ровно месяц и вышли 16 сентября, как раз в мой день рождения. До войны я отмечал его по новому стилю — 29 сентября, а потом стал отмечать 16-го.
Выспавшись в спокойной обстановке, мы пошли, как нам приказали, в резервный полк, где собирались бывшие окруженцы. Мы шли великолепным сосновым брянским лесом и остановились у деревни около походной красноармейской кухни. Там хорошо пахло борщом, и мы решили попросить поесть. Сели под дерево, а тут как раз появился лейтенант из особого отдела и начал нас расспрашивать — кто, откуда и куда держим путь. Это его требование было вполне законно. Я объяснил, кто мы и куда идем, он проверил мой партбилет, личные документы моих спутников и разрешил нам поесть. Давно мы не ели такой пищи!
Сборный пункт мы нашли около Середины-Буды, в лесу. Здесь наша группа закончила свое существование. Наших рядовых (Шуваева и шофера) направили в группу рядового состава, Настюху — в группу лейтенантов, а нас с капитаном — в группу старшего начальствующего состава. Комиссар нашей группы политсостава, узнав, что я вышел из окружения с партбилетом, в форме и с группой других военных, вывел меня перед окруженцами и сказал: «Вот товарищ старший политрук, раненный, вышел в форме, сохранил партбилет и оружие — вот так надо было делать и вам». Комиссар сказал нам, что у него до 800
