образованный. А вот фабричный или нет, не знаю, – затараторил Мишка.
– Ладно, крепи доску, – рассмеялся Ковальчук. – Явится этот Рябинин – сам все и обскажет… Образованный! Хорошо, что не такой балбес, как ты. Начинай, к обеду нужно раму связать.
Андрей проснулся от легкого стука в дверь.
– Товарищ Рябинин, шесть утра! – послышался голос Баранова. – Горячая вода на пороге. Доброго вам утра.
Розовый свет заливал комнату. Андрей поднялся и отворил дверь – на табурете сверкали эмалированный таз, кувшин и чистые полотенца.
По-армейски быстро завершив туалет, Рябинин начал одеваться. Он подумал о том, что в этом городе люди уже отвыкли от военной формы и его фронтовой наряд может выглядеть нелепо. Из чемодана были извлечены гражданские габардиновые брюки («самая ценная вещь», как говаривал его денщик Федька) и белая сатиновая рубаха с отложным воротом.
Облачившись в цивильное, Андрей придирчиво осмотрел себя в зеркале, подпоясался наборным кавказским ремешком и вышел из номера. У конторки его поджидал Баранов.
– Соблаговолите позавтракать, Андрей Николаич? Куда же вы без завтрака-то?
Рябинин согласился. Они прошли на кухню, где уже был сервирован стол на двоих. Запах яичницы с беконом заманчиво щекотал ноздри, и Андрей приступил к еде.
Баранов распространялся о достоинствах свинины, поставляемой знакомым крестьянином. Андрей хвалил бекон и вкусную глазунью, справился для приличия о здоровье незнакомой ему хозяйки и, выслушав благополучный ответ, приступил к кофе.
– Опрометчиво вы так легко оделись, – сменил тему хозяин. – Утренники еще свежие. Уверяю вас: наденьте китель, рискуете застудить грудь.
На улице и вправду было свежо. Андрей порадовался, что послушался Баранова и накинул френч.
Солнце поднималось, его яркий свет бил в окна; отовсюду доносилось шуршание дворницких метел и крики молочниц. Торговки останавливали у парадных тележки с бидонами и нараспев кричали:
– Ма-ла-ко-о!
Кутаясь в шерстяные кофты и капоты, появлялись сонные домработницы с кувшинами в руках. Кое-где дворники уже закончили уборку и поливали тротуар водой из брезентовых шлангов. Дышалось легко и свободно, как дышится ранним весенним утром.
Андрей шел к остановке трамвая и гадал, много ли будет народу в вагоне.
Наудачу трамвай подошел быстро. Пассажиров оказалось немного – рабочие уже были на заводах, а совслужащие только просыпались. В вагоне восседали «хозяйки» – личности мещанского сословия, спешившие на рынок за покупками. Да и тех было не больше десятка – особо ретивые поспевали на базар к его открытию, с рассветом. Женщины болтали о насущном – обсуждались цены, жульничество торгашей и всяческие сплетни.
Андрей заплатил за проезд усатому кондуктору и остановил взгляд на пассажирке, сидевшей на боковой лавке в середине вагона, брюнетке лет двадцати пяти. Красиво очерченное лицо, тонкий нос и выразительные карие глаза, пытливо наблюдавшие за публикой в трамвае. Одета скромно, но добротно: длинная узкая юбка английского сукна, ладный облегающий жакетик. Волосы острижены коротко, «под мальчика». Деловита.
Андрею она понравилась – возникло чувство теплого любопытства. Нестерпимо захотелось говорить с ней по-французски. Он фыркнул от абсурдности желания.
Незнакомка поднялась. Высокая и стройная; прямая спина с грациозным изгибом талии. Далее – тоже волнительно. И очень, очень приличные ботинки!
Трамвай остановился, двери отворились и девушка сошла на мостовую.
Все! Ее темный затылок проплыл за окном.
Инспектор «Отдела рабсилы», внимательный молодой человек, выдал Рябинину пропуск и проводил до ворот столярного цеха. Глазам предстало одноэтажное строение красного кирпича. Слева от ворот – бункер в виде конуса, поддерживаемый металлическими опорами. Туда по жестяным трубам посредством двух динамо-машин ссыпалась деревянная стружка.
Войдя в цех, Андрей осмотрелся. Рядами – десяток верстаков, у которых копошились люди, где парами, где поодиночке. Слева – широкий проем в стене, за ним мерно скрежетала пилорама, грохотали бревна и доски. Здесь – машинно-заготовительный участок, здесь все начинается: из смолистых бревен получаются доски и брусы. В столярке их потом превратят во всевозможные изделия.
У ближайшего верстака – двое: пожилой усач и молоденький шатен. Лицо последнего показалось знакомым: «Ах да, вчера он заседал в редколлегии».
В середине цеха возвышалась конторка. За ней – личность лет тридцати семи в старорежимной форменной фуражке с молоточками. Андрей неторопливо приблизился:
– Простите, вы старший мастер Сергунов?
Человек оторвался от бумаг и посмотрел на Андрея ясно-похмельными, но умными глазами.
– А-а! Вы, очевидно, гражданин Рябинин? Меня утром известили о назначении, – он вскочил и с поклоном протянул руку. – Старший мастер Сергунов, Николай Серафимович.
– Андрей Николаевич. Очень рад, – ответил на пожатие Рябинин.
– Прошу в ваш кабинет, – пригласил Сергунов.
Они прошли через весь цех к зеленой двери. Андрей смотрел в спину Сергунова, затянутую в рабочую тужурку, и чувствовал, что за ними внимательно наблюдают.
Старший мастер усадил начальника за видавший виды стол и обложил толстыми папками. В них, по словам Сергунова, – вся деятельность цеха, его история и сведения о работниках.
– Знакомьтесь, Андрей Николаевич.
Отступив на шаг, старший мастер поинтересовался:
– Какие будут распоряжения?
– О распоряжениях – позже, – пожал плечами Рябинин, – а пока проведем собрание.
Сергунов кивнул и вышел.
Вернулся он минут через десять в сопровождении строгого толстячка и интеллигентного вида парня. Первый представился мастером Рогозиным, а второй – табельщиком Воронковым. Андрей поприветствовал их и обратился к папкам.
К обеденному часу Рябинин просмотрел горы документов и, откинувшись на спинку стула, размышлял.
Он узнал о том, что выпускал цех; размеры зарплаты и штрафов; изучил сведения о поощрениях и информацию о работниках. Личный состав его не порадовал – в основной массе коллектив состоял из неквалифицированных рабочих – демобилизованных из армии крестьян, молодежи, людей, работавших ранее по другим специальностям. Старых рабочих – только двое, поэтому высокий показатель брака был неудивителен. Андрей полистал «личные дела»: два коммуниста, десять комсомольцев, остальные – «сочувствующие большевикам».
Послышался удар рынды – шабаш, Сергунов объявил обеденный перерыв. Остановились станки, и наступила тишина.
Рябинин поднялся и вышел в цех. Рабочие рассаживались по верстакам, перебрасывались фразами, шутили. У конторки – Сергунов, Рогозин и Воронков. Андрей встал рядом и оглядел собрание. Сергунов поднял руку, и голоса смолкли:
– Граждане! Пошабашили мы сегодня пораньше для того, чтобы познакомиться с новым начальником нашего цеха, товарищем Рябининым Андреем Николаевичем.
Старший мастер поклонился и отошел в сторону. Десятки глаз придирчиво разглядывали Андрея. Он собрался с духом и заговорил:
– Здравствуйте, товарищи! Это собрание я решил провести не только ради знакомства, но и чтобы предложить вам некоторые меры, которые улучшат работу цеха. Я – человек военный, однако не раз вместе с бойцами бывал на хозяйственных работах. Там, как и при выполнении боевых задач, мы трудились, разделенные на боевые единицы – взводы, роты и полки. Я хотел бы ввести похожую практику и в нашем
