Она не видела его несколько дней и невольно отметила, как отец переменился: потухли живые глаза, посерело лицо, в смоляных волосах пробилась тонкая седина.
– Пойду… посижу с ней, – словно извиняясь, пробормотала Полина.
– Да-да, – поспешно согласился Кирилл Петрович. – Только не разбуди ее.
«Тоже мне, эскулапы! – посетовала Полина, присаживаясь на кончик стула. – Прочат невесть что! Сейчас моя мамочка отдохнет, и все устроится, – она с придирчивой нежностью оглядела больную. – Вот, дышит ровно, тихо, как ребеночек. Спи, моя милая…»
За окном завывал ветер, бросая в окно хлопья сырого снега. Полина мечтала о том, что они с мамой сделают по ее выздоровлении. Может быть, сходят на выставку молодых художников, может, вместе поужинают в уютном кафе или просто погуляют по улицам. «А потом – наступит зима! – улыбалась Полина. – Кругом станет чисто и светло, свежо от мороза. Мамуля любит легкий морозец… В парке непременно соорудят горы, детки примутся лепить снежных баб… А под Новый год мы, как всегда, нарядим елку. И будем наряжать ее долго-долго, высматривая для шаров и хлопушек выгодные, только им предназначенные места… И свечи зажжем. Сядем в таинственной тишине, будем чудесные истории рассказывать. Мамочка их знает – жуть как много!..»
Она так увлеклась, что не заметила, как сгустились сумерки. Полина зажгла ночник и поглядела на мать: «Как она спокойна! Даже не пошевелится. Устала, измучилась, сколько сил потеряла!»
В комнату, буднично пошаркивая подошвами, вошел Чистов. Он склонился над больной и подавил короткий вздох:
– Отошла.
Полина поднялась со стула и оттолкнула доктора.
– Что вы такое говорите? – негодующим шепотом спросила она. – Я все это время слышала ее дыхание!
Полина схватила запястье матери:
– Вот! – радостно воскликнула она. – Бьется сердце!
– Это – ваш пульс, – потупился Чистов. – Я же врач, вижу. Умерла! Не теребите ее… не надо.
Полина оставила руку Анастасии Леонидовны и испуганно отступила. Она вдруг отчетливо увидела, что лицо матери приняло какое-то бесстрастное, застывшее выражение.
– Поплачьте, легче станет, поплачьте, – мягко посоветовал Чистов. – Пойдите к себе, нам с Дашей нужно приготовить покойную…
«Покойную!.. Вот и все… Неужели так просто? – промелькнуло в голове Полины. – Разве может моя мама… – и так просто?..»
Она не замечала появившихся Даши и отца. Не чувствовала, как ее вывели в гостиную и усадили на диван.
«…Просто! До банального просто…»
Резкий повелительный голос отца вернул Полину к жизни.
– …Да, Паша, – венки, лучший гроб… Неброский, но хороший…
Она решительно встала и направилась в кабинет Кирилла Петровича.
– Мама просила похоронить ее по-христиански, – сказала Полина тихо, но очень твердо.
– С ума сошла? – устало отозвался Черногоров. – Хоронить с попами члена партии, контрольной комиссии?..
– Мама. Просила. Похоронить. Ее. По-христиански! – отчеканила Полина. – И не вздумай перечить!
– Ну хорошо, – покорно кивнул Кирилл Петрович. – Твоя воля… И ее, конечно… Одна просьба…
– Что еще?
– Организуйте похороны вне города, без шума.
– Обещаю. Ваша репутация, товарищ полпред, нисколько не пострадает, – презрительно усмехнулась Полина.
Глава XXV
В маленькой деревеньке Протва, что верстах в трех от города, у Даши нашелся знакомый священник. Местные мужики подрядились выкопать могилу и сделать все «по чину».
Церемония официального прощания закончилась в одиннадцать часов. Губернские партийные вожди с женами, коллеги по контрольной комиссии, знакомые и соседи в последний раз постояли у гроба и разошлись до поминок.
Около двенадцати во двор въехал пароконный катафалк и «паккард» Черногорова. В машину сели Полина, Даша, Рябинин и дочь Платонова Татьяна.
У железнодорожного вокзала к процессии присоединился «пежо» Сиротина. Рядом с Глебом сжалась в комочек отстраненная, без единой кровинки в лице Решетилова.
Разбитый, слегка прихваченный ночными заморозками проселок казался нелепым и уродливым посреди заиндевевшего посеребренного поля. Машины буксовали, выбрасывая густые клубы бело-синеватого дыма. Наконец дорога пошла в гору, впереди зачернели голые деревья, бревенчатые стены изб.
Старенький священник в накинутом поверх рясы тулупе ждал на паперти скромной церковки.
– Сюда, сюда, – участливо приговаривал он.
Священник дошел до бокового придела и указал на приготовленную скамью. Сиротин с Андреем опустили гроб и сняли шапки. Священник зажег две большие свечи, поглядел на подымавшийся из рта молодых людей пар.
– На дрова совсем нет средств… – смущенно пробормотал он. – Уж потерпите…
Священник направился было в ризницу, но Полина остановила его.
– Простите, я хотела спросить, – еле шевеля замерзшими губами, прошептала она.
Священник оглядел девушку цепким живым взглядом:
– Вы – дочь покойной?
– Да.
– Идемте в ризницу, там и поговорим, – коротко кивнул бородкой священник.
Затворив дверь, он сбросил свой тулуп и приготовился слушать.
– Видите ли… – потупилась Полина, – у мамы нашелся крестик… Обычно она его не носила… Как с ним поступить?
– Повесьте крест на шею покойной – так заведено.
– Извините, я никогда прежде не была в церкви… – нетерпеливо повела рукой Полина. – Мне очень неловко… Креститься надо?
– Тем, кто верует, – грустно улыбнулся священник. – Если вы опасаетесь огласки, не сотворяйте креста, оставив при этом сердце открытым Богу. «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча проникает до разделения души и духа, суставов и мозгов и судит помышления и намерения сердечные».
– Я не сильна в вере, – вздохнула Полина. – Что вы под ней понимаете?
– «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом…» Понять нелегко, если вам чужда духовная практика. Нынче принято упрощать веру, сравнивать ее лишь со страхами людскими и пустым идолопоклонством. Однако в Святом Писании сказано, что мы не должны думать, будто Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого. Вот скажите, есть ли в жизни для вас нечто сокровенное, чистое, почитаемое вами, как бесценный дар?
– Моя любовь, – покраснела Полина.
– Вы любите искренне?
– Всей душой.
– Святой апостол Иоанн Богослов сказал: «…если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь его совершенна в нас…»
Полина удивленно подняла брови:
– Неужели то, о чем вы говорите, и есть вера?
– Если судить не очень строго, – да.
– Странно…
– А вы чувствуете, как умиляется душа при упоминании о любви и Боге? – Священник заглянул Полине в лицо. – Спросите сердце свое!
– Вы правы, – подхватила она. – Мне стало легче и… как-то по-особенному уютно…
