Полиник нахмурился:
– Ты чувствуешь радость, когда поешь, юноша?
– Да, господин.
– А когда флиртуешь с этой растрепой Агатой?
– Да, господин.
– Тогда представь ожидающую тебя радость, когда ударяешься о вражеский строй, щит в щит с врагом, кипящим желанием убить тебя, а вместо этого ты убиваешь его. Ты можешь представить этот экстаз, ты, сортирный червяк?
– Я пытаюсь, господин.
– Позволь мне помочь тебе. 3акрой глаза и нарисуй себе эту картину. Делай, что говорят!
Полиник прекрасно понимал, какую муку причиняет Диэнеку, который сохранял видимое спокойствие на своем деревянном ложе всего через два места от самого Полиника.
– Вонзить копье, все острие, в кишки человека – это вроде совокупления, только еще лучше. Ведь ты любишь трахаться,правда?
– Я еще не знаю, господин.
– Не придуривайся со мной, не чирикай, как воробей. Александр, к этому времени простоявший на ногах уже целый час, крепился изо всех сил. Он отвечал на вопросы своего мучителя, застыв по стойке «смирно», опустив глаза в землю, в душе готовый вытерпеть что угодно.
– Убийство напоминает траханье, юноша, только ты не даешь жизнь, а отбираешь ее. Переживаешь экстаз проникновения внутрь – твой наконечник входит во вражеское брюхо, а за ним и древко. Ты видишь, как глаза противника закатываются под самый шлем. Ты ощущаешь, как колени под ним подгибаются и весь вес его обмякшей плоти тянет твое копье вниз. Представил?
– Да, господин.
– Твой член напрягся? – Нет, господин.
– Что? Ты держишь копье в кишках человека и твой член не затвердел? Ты что, женщина?
Тут Равные в трапезной постучали костяшками пальцев по дереву – знак, что Полиник в своем поучении зашел слишком далеко. Но бегун не обратил на это внимания.
– Теперь представим вместе, юноша. Ты чувствуешь, как вражеское сердце бьется о твое острие, и ты пропарываешь его, а вытаскивая, ты поворачиваешь свое копье. Наслаждение поднимается по твоему древку, через ладонь, по руке, в самое сердце. Ты почувствовал?
– Нет, господин.
– В этот момент ты чувствуешь себя Богом, осуществляя право, пережить которое могут только Бог и воин в бою: право нести смерть, освобождать душу другого человека и посылать ее в подземное царство. Тебе хочется насладиться этим – вкрутить острие поглубже и вытащить сердце и кишки на наконечнике твоего копья,– но ты не можешь. Ответь мне, почему?
– Потому что я должен двигаться вперед и убить следующего врага.
– Тебе хочется заплакать? – Нет, господин.
– Что ты будешь делать, когда придут персы? – Буду убивать их, господин.
– А что, если ты будешь стоять в боевом строю справа от меня? Твой щит прикроет меня?
– Да, господин.
– А если я пойду вперед в тени твоего щита? Ты поднимешь его выше и понесешь передо мной?
– Да, господин.
– Ты убьешь своего противника?
– Убью.
– И следующего?
– Да.
– Я тебе не верю.
3десь Равные застучали по столу сильнее.
– Это уже не обучение, Полиник,– сказал Диэнек. Это злоба.
– Вот как? – ответил бегун, не снизойдя посмотреть на своего соперника. – Спросим сам ее объект. С тебя хватит, певчий комок дерьма?
– Нет, господин. Мальчик просит Равного продолжать. Диэнек встал между ними. Нежно, с сочувствием, он обратился к юноше, своему подопечному:
– 3ачем ты говоришь правду, Александр? Ты мог бы солгать, как все другие юноши, и поклясться, что получил удовольствие от зрелища битвы, что наслаждался зрелищем отрубленных конечностей и видом людей, искалеченных и убитых в пасти войны.
– Я думал об этом, господин. Но все увидели бы, что я лгу.
– Ты прав, клянусь Гераклом! Мы бы увидели,– подтвердил Полиник. Услышав злобу в своем голосе, он быстро взял себя в руки.– Однако из уважения к моему досточтимому товарищу,– здесь он отвесил насмешливо-учтивый поклон Диэнеку,– я задам следующий вопрос не этому ребенку, а всем сотрапезникам сразу.– Он помолчал, потом указал на юношу.– Кто в сражении встанет в строю справа от этой женщины?
