– Значит, вы говорите, что эта скромная просьба привела вас сюда?
– Вы говорите так, словно праздное любопытство заставило меня сделать это, но вы знаете, что это не так. Ваша речь и ваши манеры говорят о том, что вы достаточно мудры, чтобы увидеть мои высокие мотивы.
– Назовите их.
– Вы, более чем однажды, вели себя со странным романтическим благородством, как будто просто были вынуждены искать что-то, используя любые средства, которые не соответствовали вашей природе. Одна из моих задач – пробудить эту вашу благородную природу, которая спит в вас и только иногда просыпается, чтобы показать ваш истинный характер. Я пришел сюда ради вас.
– Но это не единственная ваша задача?
– Не единственная, вы правы. Есть одна девушка, которая для меня дороже всего мира. Она была прекрасна и спокойна. В ее глазах играло счастье, и она должна была оставаться счастливой, потому что ее разум более прекрасен, чем ее восхитительные формы. Ее жизнь должна была проходить, как прекрасный солнечный и радостный летний день. Вы подсыпали яд в чашу радости, которую великий Господь дал ей прислонить к своим губам. Зачем вы это сделали?
– Вы сказали все, что хотели сказать?
– Я сказал суть своего визита. Я бы мог конкретизировать сказанное. Но моему сердцу не хочется этого делать. Но ради вас, а также ради тех, кто очень дорог для меня, позвольте мне попросить вас обдумать мою просьбу. Расскажите о своих мотивах. Вы не можете сказать, что мы не в состоянии помочь вам.
Несколько мгновений Варни молчал. Он, казалось, был ощутимо тронут манерой речи молодого человека, а также сутью его слов. Можно было предположить, что Чарльзу Голланду удалось произвести такое впечатление на сэра Френсиса Варни своим обаянием, которое нравилось последнему, потому что он наконец сказал тихим голосом:
– Продолжайте, продолжайте. Я уверен, вы хотите сказать больше.
– Нет, Варни. Я уже сказал достаточно. И я бы не сказал столько, если бы не знал, не был бы полностью уверен без всяких сомнений в том, что вы не лишены человеческих чувств.
– Я не лишен человеческих чувств? Вы хоть знаете, кому вы это говорите? Разве я не тот, перед кем дрожат все люди, чье имя вызывает ужас и скорбь? И вы еще можете говорить о человеческих чувствах? Нет, если бы они у меня были, они, поверьте мне, были бы уничтожены теми, кто с дикой свирепостью преследует меня, желая забрать мою жизнь.
– Нет, Варни. Я знаю, что вы можете мыслить глубже. Вы прекрасно знаете, что сами стали причиной того, что люди хотят убить вас. Вы прекрасно знаете, какую боль и какой ужас вы причинили им.
– Да, я знаю, знаю.
– Значит, вы не можете обвинять невежественных людей в том, что они поверили в то, что вы тот, за кого себя выдаете.
– Вы сказали, что я выдаю себя, – сказал Варни с горечью, – как будто сомневаетесь в том, что я тот, кем меня считают тысячи и поэтому боятся.
– Тысячи, может, и считают, – сказал Чарльз Голланд, – но я не вхожу в их число, Варни. Меня нельзя сделать жертвой суеверий. Даже если бы вы совершили на моих глазах какие-нибудь чудеса, которые бы убедили других в вашей сверхъестественной природе, я бы скорее не поверил своим чувствам, чем позволил такой ерунде смутить мои мозги.
– Продолжайте, – сказал сэр Френсис Варни, – продолжайте. У меня больше нет для вас ничего. Мне нечего сказать вам.
– Нет, вы уже слушали меня достаточно долго, чтобы у меня появилась надежда, что в вас проснулась человечность. Не дайте разбиться этой надежде, сэр, когда она только появилась. Я прошу вас рассказать то, что, должно быть, вызывает у вас боль, не ради себя, а ради Флоры, которой вы должны многое компенсировать.
– Нет, нет.
– Ради всего великого, хорошего и справедливого я прошу вас рассказать.
– Ну что поделаешь с такой мольбой? Обращаться с таким чувством к человеку, который знает реальность и человеческую природу?
– Нет, сэр Френсис Варни. Сейчас вы даете неверное представление о себе. Вы прошли долгую и, возможно, бурную жизнь. Вы можете посмотреть на вашу жизнь и вспомнить о том, что вы принадлежите к большому человеческому роду, что у вас есть человеческие чувства и человеческие привязанности?
– Спокойно, спокойно…
– Нет, сэр Френсис Варни, если вы, положи руку на сердце, скажете, что не знаете, что такое любовь, что такое надеяться на будущую радость, сосредоточиваясь на одном человеке, я в отчаянии покину вас. Если вы скажете мне, что никогда не испытывали такого чувства, какое я испытываю сейчас к Флоре Баннерворт, к человеку, ради которого были готовы отдать не только жизнь, но и надежду на счастливое будущее, если вы скажете мне спокойно и честно, что вы не испытывали таких человеческих чувств, я больше не буду давить на вас, заставляя открыть тайну.
Было видно, что сэр Френсис Варни в замешательстве. Чарльз Голланд собирался что-то добавить, когда вампир схватил его обеими руками за грудь и внезапно прервал, сказав:
– Вы хотите свести меня с ума, вызывая из скрытых клеток памяти образы прошлого?
– Значит, есть такие образы, которые можно вызвать, они просто спят, и нужно всего лишь прикосновение, чтобы вернуть их к жизни и придать им силу. Так же, чтобы разбудить вас недавно, нужно было всего лишь прикоснуться к вам. О, сэр Френсис Варни, не говорите мне, что вы не человек.
Вампир состроил такое выражение лица, будто намеревался ударить Чарльза Голланда. Но затем он опустился почти на пол, словно его больно ранили какие-то воспоминания и привели в оцепенение руку. Он трясся от нежелательной эмоции. Из-за того, что у вампира было яростное и злобное выражение лица,
