— Ф-ф… та… го… карэра… га… со-сэ… дзи…
— Что он говорит? — спросил Габо, отчаявшись вытрясти ответ из Дика напрямую. — Что это значит?
— Ничего не значит, хито-сама, — сказал Гамба, ныне Михаил. — Совсем ничего.
Все гемы-тэка были клонами, а значит — близнецами. В их языке отсутствовало само понятие «близнец» — ведь если кто-то такой же, как все, то заем специальное слово для его обозначения?
Да и артикуляция у Дика, не чувствующего ни губ, ни языка, была далека от чёткости.
— Позови-ка мне мастера Вальне, — попросил Пуля. — И мастера Крейнера.
Мастер Вальне пришёл не в добрых чувствах, потому что его разбудили. Крейнер был изумлён не меньше, чем сам Габо.
— Мастер Крейнер, — сказал Дельгадо. — Я могу только просить вас об одолжении — и я прошу… Посмотрите, все ли люди Шимана на месте. И вернитесь сюда.
— Отвратительно, — сказал адмирал, увидев младшего матроса в столь похабном состоянии. — Но, с другой стороны… — продолжил он, обведя взглядом гемов, — может, оно и к лучшему.
— Он что-то говорит, — сообщил Габо, подавляя раздражение. — На своём родном языке. Я не могу понять.
Вальне присел на край койки, склонился, стараясь дышать сквозь платок. Дик вдруг снова вскинулся и попытался что-то объяснить, тщательно выжевывая фразы.
— Он-на-но… сосэй-зи… о нокору… цумори…
— Я не знаю, чего вы ждете от пьяного бреда, — Вальне отряхнул руки. — Он бормочет о сегодняшнем спектакле. «Близнецы» — вот что означает «футаго» и «сосэйдзи». Если, конечно, «сосэйдзи» означает не «сосиски». Я могу идти?
Последняя фраза, которую он услышал — «собираются оставить девушку-близнеца». Но он решил не переводить её по причине явной бредовости.
— Да, спасибо, адмирал… — Вальне ушёл, Пуля остался ждать Крейнера.
Тот, вернувшись, сказал, что все двадцать девять Шимановских бандитов сидят, как мышки, у себя в кубрике и большинство уже сопит в одеяла.
Крейнер намекнул, что и сам не прочь распахнуть объятия Морфею, потому что ночь перевалила за полночь, и очень скоро наступит долгий полярный день.
Габо вышел с ним из кубрике. Предстояло «обрадовать» остальных членов «военного совета» — Хельгу, Грегора, Карена, Торвальда и Стейна.
— Но как это он умудрился так быстро набраться? — удивился Крайнер напоследок. — Я же видел, что он не пил ничего крепче пива. А потом он вообще ушел.
— Когда?
— Дельгадо, я не засекал время. Он потанцевал с Хельгой, потом ещё посидел с гемми и ушёл.
Габо вернулся в кают-компанию и налил себе кофе — почти настоящего кофе, которое Торвальд выставил по случаю Рождества. Кофе был уже холодый и горький.
— Он в кубрике. Мертвецки пьян.
Хельга, откинувшись в кресле, потянула в себя воздух, потом ударила кулаком по столу.
— Сукин сын! Я же просила его! Я просила! Набраться в такой день…
— Я не сказал, что он набрался, Хельга. Я сказал, что он пьян.
— Интересно, как это можно быть пьяным, если ты не набрался, — хмыкнул Грегор.
— Счастливый ты человек, — улыбнулся Габо.
— Ты хочешь сказать, что его напоили насильно? — спросил Торвальд.
— Да бросьте! — возмутилась Хельга. — Он же просто мальчишка для тех, кто не знает, кто он… Даже нет, не так. Он… просто мальчишка. Просто не рассчитал, Тор. Он же весит как два воробья. И в жизни не пил как следует. Опрокинул стакан — и готов.
— Пойди посмотри на него сама. Там не стакан. Там самое меньшее два. А насчёт его веса и опыта со спиртным ты права — его должно было срубить после первого. Так, чтобы второго не захотелось.
— Чем пьяней человек становится, тем трезвей он себе кажется, — отбрила Хельга. — А смотреть на этого паршивца я не хочу.
— А вот Ройе на него посмотрел.
— В каком смысле? — поднял бровь Стейн.
— В упор. Он проследил как его отнесли в кубрик и очень удивился, что вавилонский парень из дома Рива живет с гемами. Ну а уж когда он оказал ему первую помощь — растёр грудь и руки спиртом…
— Зачем? — не понял Грегор.
— Он его подобрал на верхней палубе. Тот в белье, тунике и нижних штанах валялся прямо на железе.
Хельга хлопнула себя обеими руками по голове.
— Вот уродец!
— Если его не пытались убить, — сказал Торвальд. — Сядь, Хельга!
— Или не убить, а временно вывести из строя, поддержал Габо. — Чтобы убить, вернее было бы сбросить его за борт. По-моему, смерть устраивала организатора этой аферы как возможный исход, но не была целью.
— Если говорить о целях, — подхватил Торвальд, — то, зная результат, можно прийти к двум вариантам. Первый: целью было скомпрометировать юношу, его план и его действия.
— Боже… — изумился Стейн. — Ты же не считаешь, что это…
— …И второй: задержать его, — закончил Торвальд, не давая сбить себя с курса. — На несколько часов. Он стал свидетелем чему-то или может сделать что-то, что потеряет свою актуальность в течение семи-десяти часов.
— Утром, — мрачно сказал Стейн, — отплывает Шиман.
— Утром мы вообще все расходимся, — напомнила Хельга. — А ещё меня беспокоит Ройе. Почему он сказал Габо, что раскусил нашего мелкого капитана?
— Он полицейский, — глухо проговорил Грегор. — В его обязанности входит арест преступников.
— Он экологический полицейский, — возразил Стейн.
— Это не значит, что он имеет право хватать только экологических преступников. Он имеет право хватать всех.
— И поэтому предупредил?
— Да. Его дело — предупредить, а уж наше — спрятать.
— Куда? — простонала Хельга. — Куда спрятать эту пьянь?
— У меня появился третий вариант возможной цели нашего злоумышленника, — сказал Габо.
— Какой?
— Сорвать наше совещание. Мы уже полчаса не говорим ни о чем, кроме Дика. Мы не обсуждаем наши планы.
— Потому что эти планы строятся на предложении Дика, — заметил Стейн.
— Но мы ведь знаем суть предложения, — возразил Торвальд. — Мы можем, отталкиваясь от него, разрабатывать планы дальше.
— Как? — спросила Хельга. Всё строилось на том, что у него в Шоранде есть какие-то завязки. Что он с кем-то может выйти на контакт.
— Но и у нас там есть «какие-то завязки», — напомнил Торвальд. — У нас есть экологи: господин Бадрис, госпожа Кейн и господин Ву.
— Ты предлагаешь открыться перед ними?
— Рано или поздно придётся открываться, — пожал плечами Торвальд. — Или мы рассчитываем на то, что это сделает за нас ребёнок, который ничего не боится, потому что считает себя уже мёртвым?
— Он правильно считает, — проворчала Хельга. — Потому что как только он протрезвеет, я сверну ему похмельную башку!
— Почему он всё-таки не мог напиться сам? — рассудил вслух Стейн.
— Не в характере, — сказал Торвальд.
— Он мог просто не рассчитать дозу.
