голову, прижал локти к ушам. Ночь была прохладная. Том застегнул пиджак и снова закинул руки. Над головой у него сияли яркие, колючие звезды.
Когда Том проснулся, было еще темно. Его разбудило негромкое постукивание. Он прислушался и снова различил лязганье железа о железо. Он расправил онемевшие члены и поежился, чувствуя утреннюю прохладу. Лагерь спал. Том приподнялся и посмотрел через борт грузовика. Горы на востоке были иссиня- черные, но вот позади них забрезжил слабый свет; он тронул розовым очертания гор и, растекаясь по небу, становился все холоднее, серее, гуще и наконец совсем исчез, слившись с непроглядной ночью на западе. А над долиной уже стлались предрассветные лиловатые сумерки.
Лязганье послышалось снова. Том посмотрел вдоль ряда палаток, чуть серевших над землей. Около одной из них блеснул желтовато-красный огонек, пробивавшийся сквозь щели в железной печке. Над короткой трубой поднимался серый дым.
Том перелез через борт грузовика и спрыгнул на землю. Он неторопливо зашагал к печке. Он увидел около нее молоденькую женщину, увидел, что она держит одной рукой ребенка, что ребенок сосет грудь, спрятав головку под кофточку матери. Женщина ходила около печки, подправляла хворост в топке, приподнимала то одну, то другую конфорку, чтобы тяга была получше; а ребенок не переставал сосать грудь, и мать ловко перекладывала его с руки на руку. Ребенок не мешал ей работать, не нарушал свободы и легкости ее движений. А желтовато-красный огонек выбивался из щелей в печке и бросал неровные блики на палатку.
Том подошел поближе. Он учуял запах жареной свиной грудинки и горячего хлеба. На востоке быстро светлело. Том подошел к печке вплотную и протянул над ней руки. Женщина посмотрела на него и поклонилась, тряхнув косичками.
— С добрым утром, — сказала она и перевернула ломтик грудинки на сковороде.
По?лы палатки раздвинулись, и оттуда вышли двое — молодой человек и старик. Оба в синих, видно еще не стиранных брюках и таких же куртках с блестящими медными пуговицами. Они были очень похожи друг на друга — лица грубоватые, резкие. У молодого на подбородке виднелась темная щетина, у старика — седая. Головы у них были мокрые, вода стекала с волос и собиралась каплями на жесткой щетине. Щеки влажно поблескивали. Они стояли бок о бок, молча глядя на светлеющее на востоке небо. Потом зевнули, точно по команде, перевели взгляд на светлую кромку холмов и увидели Тома.
— Здравствуй, — сказал старик, и по его лицу нельзя было судить, как он настроен — дружелюбно или нет.
— Здравствуйте, — сказал Том.
И молодой человек сказал:
— Здравствуй.
Капли воды у них на лицах медленно подсыхали. Они подошли к печке и стали греть над ней руки.
Женщина хлопотала по-прежнему и только на минутку оторвалась от своих дел — посадила ребенка и стянула косички шнурком на затылке, так что теперь они болтались у нее за спиной. Она поставила на большой ящик оловянные кру?жки и оловянные тарелки, к ним — вилки и ножи, выловила из густого жира ломтики грудинки и положила их на тарелку, где они стали похрустывать, загибаясь с краев. Потом она открыла ржавую дверцу духовки и вынула оттуда противень с пышными лепешками.
Учуяв запах лепешек, мужчины глубоко втянули ноздрями воздух. Молодой негромко охнул:
— O-ox!
Старик повернулся к Тому:
— Завтракал?
— Нет… Но мои вон там, в палатке. Спят еще. Очень устали.
— Тогда садись с нами. У нас, слава богу, еды много.
— Спасибо, — ответил Том. — Так вкусно пахнет, что трудно отказаться.
— Вкусно? — сказал молодой. — Ты когда-нибудь слыхал, чтобы так пахло? — Они подошли к ящику и сели около него.
— Работаешь здесь? — спросил молодой.
— Только собираюсь, — ответил Том. — Мы приехали ночью. Еще не успели оглядеться.
— А мы двенадцатый день на работе.
Женщина сказала:
— Даже новую одежду смогли купить. — Оба, и старик и молодой, посмотрели на свои жесткие синие куртки и улыбнулись чуть смущенно. Женщина поставила на ящик тарелку с грудинкой, румяные пышные лепешки, подливку к ним, кофейник и тоже присела на корточки. Ребенок все еще сосал грудь, спрятав голову под кофточку матери.
Они положили себе по куску, полили лепешки подливкой и бросили сахару в кофе.
Старик набил полон рот едой и жевал и глотал быстро, жадно.
— Ой, как вкусно! — пробормотал он и снова набил полон рот.
Молодой сказал:
— Мы уже двенадцатый день хорошо едим. Ни разу так не было, чтобы остаться без завтрака или без обеда. Работаем, получаем деньги и едим досыта. — Он снова чуть ли не с остервенением накинулся на еду. Потом все выпили горячий, как огонь, кофе, выплеснули гущу на землю и налили еще по кружке.
В утреннем свете появился теперь красноватый отблеск. Отец и сын кончили свой завтрак. Они смотрели на восток, лучи рассвета падали на их лица, в глазах отражались далекие горы и занимавшийся над ними рассвет. Они выплеснули кофейную гущу из кружек и встали.
— Пора, — сказал старик.
Молодой повернулся к Тому. — Слушай, — сказал он. Мы прокладываем трубы. Пойдем с нами, может, тебя тоже возьмут.
Том сказал.
— Очень вам благодарен. И за угощение тоже спасибо.
— Пожалуйста, — сказал старик. — Хочешь, пойдем, мы поможем тебе устроиться.
— Как не хотеть, — ответил Том. — Подождите минутку. Я своих предупрежу. — Он быстро зашагал к палатке Джоудов, нагнулся и заглянул внутрь. Там спали. Но вот под одним одеялом кто-то завозился. Руфь выползла из-под него, извиваясь, точно змея; волосы падали ей на лоб, платье было все перекрученное, жеваное. Она осторожно выбралась наружу и встала во весь рост. Ее серые глаза смотрели со сна спокойно и ясно, без озорства. Том отошел от палатки, поманив Руфь за собой, и остановился.
— Эх, как ты растешь! — сказал он, увидев ее перед собой.
Руфь смущенно посмотрела в сторону.
— Слушай, — сказал Том. — Сейчас никого не буди, а когда проснутся, скажи им, что я ушел — может, устроюсь на работу. Ма, скажешь, что я позавтракал тут у соседей. Поняла?
Руфь молча кивнула и снова отвернулась; глаза у нее были совсем ребячьи.
— Не вздумай их будить, — повторил Том. Он быстро зашагал назад к своим новым знакомцам. А Руфь с опаской подошла к санитарному корпусу и заглянула в открытую дверь.
Старик и молодой ждали Тома. Женщина вытащила из палатки матрац и усадила на него ребенка, а сама принялась мыть посуду.
Том сказал:
— Мне хотелось своих предупредить. Они еще спят. — Все трое зашагали между двумя рядами палаток.
Лагерь просыпался. У только что разведенных костров возились женщины, месили тесто на лепешки к завтраку, резали мясо. А мужчины похаживали около палаток и около машин. Небо теперь было розовое. У конторы высокий худой старик разравнивал землю граблями. Узкие бороздки получались у него прямые и глубокие.
— Ты что-то рано сегодня, папаша, — сказал ему молодой спутник Тома, проходя мимо.
— Да, да. За постой отрабатываю.
— Как бы не так! — сказал молодой человек. — Он напился в субботу, весь вечер пел песни у себя в палатке, и комиссия в наказание заставила его поработать. — Они шли по краю грунтовой дороги в тени ореховых деревьев. Над горами показался ободок солнца.