ракет, построенных на наших заводах. Мы хотим сильной армии, да, мы ее хотим! Потому что мы живем в мире, где соседи не очень-то спешат разоружаться. И еще мы хотим много олимпийских медалей и чтобы все помнили о наших победах.
Давайте подумаем, что первично? Что для нас важнее? Двадцать золотых медалей на Олимпиаде? Или двадцать миллионов физкультурников (использую это уродливое словечко, потому что слово «фитнес» еще отвратительнее). Лишний раз напомнить окружающим, что мы победили во Второй мировой войне? Или укрепить свою армию, чтобы никто и никогда не решился затеять с нами Третью мировую?
…Нет, мне не стыдно, что мы плохо выступили на Олимпиаде. И мне не обидно, что немцы отвергли наш флешмоб. У нас куда больше поводов стыдиться и обижаться. И куда больше того, что стоит исправлять в первую очередь.
Когда-то и очень недолго я был врачом. Сейчас я бы не рискнул заниматься медициной… но кое-что все-таки помню. К примеру, что при лечении болезни можно лечить симптомы: сбивать температуру, поддерживать сердце, убирать боль. А можно (и нужно, конечно) бороться с причиной болезни — с тем, что вызывает температуру, боль, аритмию…
Так вот, олимпийский проигрыш — это всего лишь симптом.
Лечить надо основное заболевание.
Конечно, если мы знаем причину болезни. Конечно, если мы способны с ней бороться.
Тогда и медали будут.
И самолет, если захотим, можем назвать хоть «Сталинград», хоть «Гагарин». Но я бы все-таки проголосовал за «Гагарина».
Третья кинематографическая
10 марта 2010, 10:00
Не зря киноакадемики так дружно «прокатили» возлюбленный зрителями «Аватар». Не потому, что позавидовали Кэмерону или подумали: «А прикольно отдать главные «Оскары» его бывшей жене!» Они почувствовали то, что нас ждет.
Почему-то считается, что каждый писатель-фантаст — еще и футуролог, выдающий удивительно точные прогнозы о будущем. Это, конечно, полное вранье. Большинство писателей не скажут вам, когда выйдет их будущая книга. А если спросить их жен, то они быстро объяснят, что писатель- фантаст не может вспомнить даже, где лежат его носки, не то что предсказать будущее.
И все-таки сейчас я дам вам совершенно точный прогноз на ближайшие годы. Прогноз о том, какие фильмы вы будете смотреть — и в этом году, и уж совершенно точно — в следующем.
Итак, вам предстоит увидеть много фильмов, в которых непременно будут следующие моменты:
люди будут бродить по дорожкам парков на фоне живописных деревьев…
небольшие группы людей будут выступать перед огромными толпами…
самолеты, космолеты, волшебники верхом на метле, огнедышащие драконы и яркие птицы примутся летать на фоне причудливых облаков, ярких туманностей, горных пиков, исполинских деревьев и футуристических небоскребов…
герои в порыве чувств будут резко разворачиваться и неожиданно бросать в сторону экрана хрупкие, острые или тяжелые предметы…
струи огня будут с ревом нестись в сторону камеры…
бешено мчащиеся машины, поезда, драконы и самолеты будут нестись в сторону камеры…
Строго обязательно будет наличие подобных сцен в первые и последние минуты фильма.
Полагаю, вы уже догадываетесь, почему?
Все просто. Свершилась третья кинематографическая революция. В кино — в БОЛЬШОЕ КИНО — пришел Его Величество Объем. С легкой руки когда-то просто очень хорошего и успешного, а ныне немыслимо успешного режиссера Джеймса Кэмерона. Как-никак заработать три миллиарда долларов за один фильм — это очень, очень и очень привлекательная бизнес-модель!
Как гласит история (а быть может, просто исторический анекдот) на первом кинопоказе фильма «Прибытие поезда» братьев Люмьер зрители, увидев несущийся «на них» локомотив, в панике выбегали из зала. К сожалению для кинопроизводителей, эта замечательная зрительская реакция существовала недолго. Пришлось выкручиваться — придумывая сюжет, привлекая актеров и разнообразя методы съемки. В двадцатые годы двадцатого века НЕМОЕ кино пережило свой расцвет — и благополучно скончалось на сороковом году жизни, когда появилось кино ЗВУКОВОЕ. Это и была первая великая кинематографическая революция. Конечно, и после американского «Певца джаза», вышедшего в широкий прокат в 1927 году, немое кино еще чуть-чуть снимали. Конечно, даже сейчас немое кино осталось в арсенале «фестивального кино» как демонстративный некоммерческий изыск. Но все это уже было не всерьез.
Вторая революция в кинематографе не заставила себя долго ждать. С 1935 года цветное кино начало свое победное шествие по экранам. Да, черно-белое кино сопротивлялось дольше — относительно недавно, еще в годы моего детства, выход черно-белого фильма в СССР мог быть не концептуальным изыском режиссера (к примеру, Алексей Герман так и продолжает снимать без цвета), а всего лишь нехваткой цветной пленки…
А вот дальше было сложнее. Объемный звук зрителю быстро надоел. Начались эксперименты с объемным (точнее, конечно, с «псевдообъемным» изображением). Я не буду продолжать свой исторический экскурс в эпоху советского и американского «стереокино», напоминать вам ужасные красно-зеленые очки для анаглифического формата (можете запомнить это мудрое слово и блеснуть перед друзьями эрудицией), рассказывать про поляризацию, про плюсы и минусы «объемного» кинематографа.
Речь не о том, в конце концов «Википедией» вы и сами умеете пользоваться.
Куда интереснее то, к чему приведет кинематограф лубочная история о безногом вояке, полюбившем синекожую женщину-кошку, научившемся летать на красивом красном драконе и предавшем человечество (или же защитившем невинных туземцев от злобных людишек — это уж как вам будет угодно, меня одинаково забавляют обе точки зрения). Нет никакого сомнения, что сложенная по мотивам мультика «Покахонтас» из щедро наработанного кинофантастикой барахла лента «Аватар» никогда бы не собрала своих заветных миллиардов — не будь она так потрясающе визуально красива. И красоту эту в немаленькой степени обеспечило именно объемное изображение, очень и очень грамотно использованное Кэмероном.
Как известно нам, старикам, из классиков марксизма-ленинизма, а также книжки «Золотой теленок», большинство крупных состояний нажиты нечестным путем, а при запахе больших денег капитал готов на любые преступления.
Ну так вот — кинематограф, искусство мной нежно любимое, является одновременно и очень выгодным бизнесом (речь, конечно, не идет о нашем массовом кинематографе с его чудесными посылами «Мы все уроды» и «Давайте побыстрее помрем»). И почуяв не то что запах, а прямо-таки нестерпимую и сладостную вонь кэмероновских миллиардов, кинематограф может отреагировать только одним- единственным образом.
