Кардиган», без шапки, с крохотными блестками снега в черных волосах.
Скользнув дежурным поцелуем по пухлой щеке жены, он сбросил пальто, повесил его на вешалку и, ни слова не говоря, прошел в столовую. Диана, как привязанная, следовала за ним, машинально пытаясь при ходьбе синхронизировать свои движения с шагами мужа.
— Как прошел день? — нервно начала Диана, стараясь, против обыкновения, не смотреть в глаза Игоря, который — единственный — выносил ее взгляд без всяких неприятных для себя последствий. То есть не прятал глаз, не краснел, а созерцал свою не слишком красивую жену совершенно спокойно — без тени не удобства или боязни на лице.
— По обыкновению, пусто, — сообщил Игорь, усаживаясь за накрытый стол и расстилая накрахмаленную салфетку на коленях. — Но ведь ты и сама все это знаешь, верно? В чем тебе, Дианка, не откажешь — так это в уме, хотя, на мой вкус, тебе недостает мудрости.
— Мудрость? Это еще что такое? — с вызовом спросила Диана, сразу же начиная заводиться. — С чем это едят? Это все выдумки древних греков — а они нынче не в моде!
Игорь Кортнев отложил вилку и с минуту помолчал.
— Ну, что тебе наговорили обо мне твои, с позволения сказать, подруги? — ледяным тоном поинтересовался он, наливая себе в бокал белого вина. — В каких еще грехах и мерзостях они меня обвиняют? — Кортнев залпом выпил «Либе фрау мильх» и с утомленным выражением на лице принялся ждать, что ему скажет в ответ жена.
Как всегда, когда дело доходило до решительного объяснения, Диана Павловна тушевалась. У нее не поднимался язык сказать, что она установила за мужем наблюдение. Это могло означать полный разрыв отношений, между тем Шилова хотела сохранить для себя Игоря любой ценой. Оставалось только говорить о том, о чем знали они оба.
— Ты недооцениваешь моих сослуживиц. Они преданы мне и, конечно же, желают мне счастья. — Диана даже не присела за стол, а продолжала мерить столовую большими, уверенными, почти мужскими шагами.
— И потому на меня доносят — так, что ли? — Игорь Кортнев поиграл тяжелой серебряной вилкой с монограммой и наколол на нее кусочек осетрины. В то самое время, когда в офисе Дианы служащие обе дали, он ударялся в бега, а потому к вечеру чертовски хотел есть.
— Почему же доносят? — Диана подошла поближе к столу и для подкрепления сил налила себе в маленькую рюмочку водки. — Правду говорят.
— Правду? Это штука относительная, — продолжал препираться с Дианой вице-президент, испытывая некоторое раздражение оттого, что не ко времени учиненный женой допрос мешал ему есть. — По-моему, они все завидуют твоему счастью.
— Счастью? Счастью? — раздувая, как кобра, от возмущения шею, спросила Диана Павловна. — Это о каком же счастье ты изволишь толковать?
— О покупном, вот о каком! Ты же счастье свое купить хотела! — гаркнул вдруг всегда спокойный и даже флегматичный Кортнев и с такой силой ударил по столу, что приборы подпрыгнули. — Вот и изволь теперь его лопать — полными пригоршнями!
Реакцию супруги можно было предугадать. Искривив лицо в гримасе, которая сделала ее и так не слишком привлекательную внешность еще более неприятной, она прошипела:
— А ты что же, милый друг? Обо всем этом не догадывался? Или тебя насильно в загс тянули? Сваха Люция Карловна совершенно определенно утверждала: ты требовал от нее, чтобы она нашла тебе богатую невесту — мол, рожа какая и кожа — не важно, главное, чтобы богатая была. Не так, что ли, красавчик?
Игорь Кортнев промокнул губы салфеткой, одарил холодным взглядом исказившееся до неузнаваемости лицо жены и произнес равнодушно, уже без всяких эмоций:
— Да, я знал, что брак с тобой — это своего рода контракт. Тем более что кое-какие бумаги, которые я при этом подписывал, окончательно мне вправили мозги на этот счет. Но ты не беспокойся, Диана, свои обязательства я соблюдаю честно. У меня нет другой женщины.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Кто там? — голос из-за двери звучал не слишком уверенно, а стеклянный кружочек «глазка», прежде тускло светившийся, погас — видно было, что с противоположной стороны к нему приникла обитательница квартиры в надежде разглядеть нежданного гостя.
Тут на помощь Марине пришло липовое удостоверение, о котором она заблаговременно побеспокоилась. Совместными с Валентиной усилиями был состряпан документ, имевший, в общем, весьма солидный вид. Там значилось, что госпожа Летова М. И. является членом активной группы благотворительной организации «Милосердие», занимающейся сбором теплых вещей для беженцев.
Без лишних слов Марина поднесла его к «глазку», чтобы хозяйке квартиры было лучше видно, и заговорила с такими елейными интонациями в голосе, что ей самой сделалось тошно.
— Надеюсь, вы добрый человек и понимаете, что, когда на дворе мороз, бедным крошкам и их родителям, оказавшимся в силу различных обстоятельств без крова и теплой одежды, остается рассчитывать только на помощь ближнего…
За дверью тяжело вздохнули, с минуту помедлили, после чего начали послушно открывать замки и отодвигать засов.
«Сработало! — восхитилась про себя Марина и мысленно потерла руки. — Все-таки мы с Валентиной не такие уж дуры!»
Когда дверь распахнулась, глазам Марины предстало восхитительное существо восемнадцати- девятнадцати лет от роду со стройной, будто точеной фигуркой и светлыми, с серебристым оттенком волосами. Существо доброжелательно, хотя и несколько боязливо взирало на Марину огромными голубыми глазами, сиявшими, как две утренние звезды.
«Вот это да, — подумала Марина, делая шаг по направлению к дверному проему, — аи да стриптизерша! Увидев ее на улице, я бы скорее всего решила, что это выпускница Института благородных девиц или — того чище — какого-нибудь закрытого учебного заведения при монастыре. На такую и вице- президент запасть может».
Между тем девушка пропустила Марину в квартиру и стояла рядом с ней, не зная, как ей быть дальше и чем помочь несчастным крошкам и их родителям.
— Вы любите детей? — огорошила ее вопросом в лоб Марина, вертя головой во все стороны, чтобы осмотреться и найти пусть даже самое эфемерное, косвенное свидетельство пребывания в этих стенах вице-президента Кортнева. Малогабаритная квартира, где проживала девушка вместе со своими родителями, признаться, не слишком подходила для каких бы то ни было приемов. Не было здесь также примет, которые указывали бы на род занятий Медуевой-младшей. Никаких тебе фотографий с обнаженными девушками на стенах, никаких двусмысленных, а часто и просто неприличных призов и подарков, которые вручались исполнительницам стриптиза за хорошо выполненную работу. Обстановка здесь отличалась спартанской простотой, чистотой и строгостью.
— Детей? — переспросила между тем юная хозяйка квартиры, обдумывая обращенные к ней слова Летовой. — Это в каком смысле? В принципе… я не против детей, хотя своих, как вы понимаете, у меня ещё нет. Но бомжующим «киндерам» я и мои родители могли бы откинуть какую-нибудь мелочевку. А вы, собственно, чего от меня хотите?
— У вас есть старые вещи? — поинтересовалась Марина, продолжая развивать легенду, которую они с Капустинской разработали для такого рода оказий. — Тащите все зимнее, что под руку попадет. Старые куртки, детские комбинезончики, варежки, драные перчатки — детишкам и их родителям зимой все сгодится. Потом мы все это взвесим на безмене, — продолжала вдохновенно врать Летова в надежде завязать с Медуевой-младшей разговор, — и я вам выдам справку: дескать, гражданка такая-то сдала в фонд «Милосердие» столько-то килограммов теплых вещей. Вас как, кстати, звать-величать-то?
— Меня-то? — снова переспросила девушка. — Настей Медуевой. Я — студентка техникума, или, как
