красавец заходит — просто обалдеть. Смерил он ее эдаким насмешливым взглядом — и сразу в лифт. Мать- то у меня баба умная — подождала, послушала, на каком этаже дверь открылась — в аккурат на пятом, где Катковская живет. Это мать говорит, — добавила девушка. — Но, по слухам, и другие этого господина видели. И все в один голос говорят, что да, ходит к ней такой — почти не скрывается. Да и кого ему бояться-то — бывшего мужа, что ли, музыкантишку задрипанного? Вот уж не поверю. Мать, по крайней мере, считает, что любовник Катковской — мужчина упакованный, то есть охрану имеет — ну и все такое…
— Ну да бог с ними со всеми, — сказала Летова, поднимаясь со стула. После разговора с Медуевой- младшей ей многое стало ясно. — Пусть себе богатые тешатся. У нашей организации — у «Милосердия» то есть — задачи совсем другого рода. Обеспечить беженцев теплой одеждой. Давайте-ка, Настенька, свой пакет — мы его взвесим и выпишем вам бумажку — сколько добра вы подарили бедным несчастным «киндерам». Прибытку от этого вам, конечно, никакого, но моральное удовлетворение получите.
— А Касым-то опять к нам заявился, слыхали? — спросил некто Мамонов, всем телом поворачиваясь к своему шефу Черкасову. Одет Мамонов был в дорогой шелковый халат и, чтобы занять руки, крутил в воздухе тяжелый шнур витого пояса с пышной кисточкой на конце. — Заявился, но сразу же упорхнул. Засекли его случайно, вели до автобусной остановки, потом решили, что он поедет прямиком до «Речного вокзала», но там его уже не обнаружили. По-видимому, он сошел раньше, но где — это вопрос.
Черкасов, мужчина за пятьдесят и с солидным брюшком, воспринял эту новость хладнокровно. Оба они сидели в отдельном кабинете сауны, потягивали пиво и после парилки испытывали чувство умиротворения.
— Объявится, куда денется? — сказал Черкасов, почесывая живот под футболкой с рекламной надписью на английском языке. — Кто ж не знает Касыма? Личность приметная. Небось опять дурь привез — то, что он называет «чистым героином», хотя в Гонконге от этого снадобья наверняка бы с презрением отвернулись. Станет толкать свой героин — тут мы его сразу словим и, натурально, потребуем свою долю. Все его здешние контакты давно известны.
— А если это не наркотики, а что-нибудь новенькое? — поинтересовался Мамонов в прежней легкомысленной манере, хотя, казалось, этот вопрос его все-таки озаботил. Сейчас деловые люди быстро перестраиваются. Особенно в Азии. Скупают, к примеру, радиоактивные материалы. По-моему, сейчас там все хотят иметь свою ядерную бомбу.
— Ещё проще, — сказал Черкасов, отхлебывая из высокого бокала с пивом. — Можно подумать, что мы с тобой, сукин кот, не знаем, откуда бывает утечка материалов? Отлично знаем. Установи наблюдение за институтом — всего-то и делов. Касыма не трогать — пусть заплатит неустойку. Мне его крови не надо.
— Так-то оно так, — с сомнением в голосе произнес Мамонов, затягиваясь настоящей гаванской сигарой, которая после краха социализма сделалась в России редкостью. — А вдруг он хочет умыкнуть у нас еще что-нибудь ценное — и при этом без всякой пошлины? Бриллианты, к примеру?
— Ты что, одичал? — ласково поинтересовался Черкасов, меряя своего приближенного вопрошающим взглядом мертвенно-холодных глаз. — В Казахстане недавно нашли кимберлитовую трубку — не хуже, чем в Якутии. Им теперь наши алмазы без надобности. Южная Африка в любой момент готова заключить с ними договор. Касыму проще спекулировать стекляшками на месте.
— Тем не менее Касым наш куда-то делся, Александр Николаевич, — продолжал гнуть свое Мамонов, — хотя отлично знает, что, проявись он хоть где-нибудь, мы его обнаружим и основательно потрясем. Как хорошую казахскую грушу. Может ли быть такое, что он объявился здесь, в Москве, только на короткое время? Скажем, взять что-нибудь — и назад в кусты. Может быть такое?
Александр Николаевич Черкасов задумчиво помотал в воздухе ногой с надетым на нее мягким шлепанцем.
— Может, — коротко резюмировал он, — если то, что ему предложили, имеет небольшой объем, но стоит дорого. Очень дорого. Прежде это могли быть алмазы, это ты, Мамонов, точно подметил. А вот что это такое теперь — это ты, сукин кот, думай. Морщи свою репу — и поосновательнее.
Александр Николаевич щелкнул в воздухе пальцами, подзывая массажистку. Та материализовалась, словно из небытия, и, стянув халат с плеч шефа, принялась длинными, сильными пальцами массировать Черкасову плечи и шею. Тот закинул голову вверх, отдаваясь этой ласке, за которую, впрочем, было уже основательно уплачено.
— Пойду окунусь, — пробормотал Мамонов, которому было велено поосновательнее «морщить репу». — Чтобы думать было легче. Голову надо держать в холоде, ноги — в тепле, корпус — в умеренном климате. Чехов советовал. Чтобы в человеке все было красиво.
— Пойди, пойди, — откликнулся Черкасов, окидывая вожделеющим взглядом телесные достоинства своей массажистки, трудившейся над ним, будучи в одном только крошечном «бикини». — Як тебе тоже присоединюсь — только попозже. Когда Марьяша меня ублажит. — Александр Николаевич хлопнул по попке двадцатилетнюю Марьяшу, которая кокетливо взвизгнула. — Впрочем, я уже старый, так что долго ждать тебе не придется: раз, два — и в дамки.
— Да что вы, Александр Николаевич, — счел нужным сообщить свое мнение Мамонов, скидывая с себя халат, прежде чем отправиться в бассейн. — Вы у нас ещё ого-го! Мужчина в самом соку!
— Ты знаешь, Мамонов, о чем я сейчас подумал? — сказал Черкасов, делая знак массажистке, чтобы та зажала уши. На льстивое замечание своего «сукиного кота» он попросту не обратил внимания. — Так вот, мне пришла в голову мысль, что Касым сюда за бабками приехал. Ему «нал» нужен — чтобы с поставщиками рассчитываться. За героин — или что там к нему через восточную границу поступает. Доллары ему нужны, зелененькие — причем толстыми пачками. Героин и там, за кордоном, дорог, хотя, конечно, ни в какое сравнение с тем, сколько он стоит здесь, не идет. Представь только, что ему обломилась очень крупная партия. Где он бабки возьмет?
— Ну, — протянул Мамонов, стоя абсолютно обнаженным перед шефом и Марьяшей, не обращая, кстати, на последнюю ни малейшего внимания, — там же, где и раньше брал. У своих, у московских казахов займет — где же еще? Ясное дело, получить «налом» очень крупную сумму ему больше негде. Пока еще к нему в Алма-Ату накапают денежки от продажи предыдущей партии…
— Ну-ка, выйди, — скомандовал Черкасов, обращаясь к Марьяше. — Не видишь разве, разговор у нас? Явишься, когда позову, — дождавшись, когда массажистка удалилась, Александр Николаевич смерил своего приближенного весьма нелюбезным взглядом. — У тебя, Мамонов, напрочь широта мышления отсутствует. Я это только сейчас понял. — Черкасов удивленно выгнул дугой брови. — Представляешь? Десять Лет не понимал — а вот сейчас понял.
«Сукин кот» Мамонов напрягся. Порицание начальника застало его в самый неподходящий момент — когда он основательно успел расслабиться после пребывания в парилке и большого количества влитого в себя пива. Соображать, однако, хочешь не хочешь, было надо. В противном случае существовала, опасность огрести от шефа по полной программе. При этом — Мамонов знал — не раз отмечались случаи рукоприкладства, а рука у шефа была тяжелая — что твой кистень.
— Вы что же, Александр Николаевич, хотите сказать, что Касыму нужно очень много денег — больше, чем его собратья могут ему ссудить? — осторожно поинтересовался он, присаживаясь на краешек плетеного кресла. Больше промашек со своей стороны он допускать не желал, поэтому сделался собран и деловит, хотя и давал Черкасову всей своей манерой понять, что последнее слово остается за ним — за шефом. Как всегда.
— Прогресс! Наконец-то и Мамонов прозрел, — не без иронии заметил его босс и отхлебнул из своего высокого стакана. Поскольку разговор зашел о деле, привилегия пить при этом пиво сохранялась исключительно за Александром Николаевичем. Хотя Мамонов был бы не прочь промочить сейчас глотку, ему оставалось одно — слушать шефа, помалкивать да делать время от времени судорожные движения кадыком в ответ на каждый глоток Черкасова.
— Значит, ему остается одно, — сказал Мамонов, чтобы сказать хоть что-нибудь, — ограбить банк или несколько пунктов по обмену валюты. Несколько десятков, — добавил он, заметив, как снова недовольно поползли вверх брови Черкасова.
— Дивно, — произнес Александр Николаевич, разражаясь каркающим смехом. — Банк, как ты сам, надеюсь, понимаешь, взять — дело дохлое. А чтобы получить, к примеру, пару миллионов «гринов»,
