— Эх, милок, не скажи ни слова больше, всю я твою пранблему уже наскрозь вижу! Недаром тебя самобранкой-то величают. Но ты не кручинься, не один ты такой, хоть и редко это с людьми случается. За морями, слыхивала, эту хворь турецким синдромом кличут, да какая нам с тобой разница… Нам надо думать, как тебя от болезни такой излечить. А думать-то тут долго и не надо: я тебе помочь не могу, это может один только человек. За семью горами, за семью долами, живёт в деревне Болтово человек-кладенец, к нему-то тебе и надо идти за помощью. Да. Только своими-то ногами ты и за десять лет не дойдёшь, что ж мне с тобой, болезным, делать… Ага, вот что: в десяти вёрстах отсюда есть село Моторное-Пламенное, и живёт там человек-самолёт. Он тебя и через горы, и через долы перенесёт. А если он не сможет, то ещё через пятнадцать вёрст стоит деревня Сапожное, и живут в нём братья, человеки-скороходы, они уж тебя точно доставят, куда надобно. А чтоб мог ты с ними сговориться, дам я тебе порошка волшебного три щепотки — бросишь щепотку на человека, и он в твоей речи только Главное услышит. Да ты ступай, ступай, милок, только молчи уж!
И с этими словами ведунья сунула человеку-самобранке в руки мешочек с волшебным порошком, да и вытолкала его за дверь.
Почесал человек-самобранка в затылке — делать нечего, а надо от турецкого синдрому избавляться, придётся, значить, старухиному совету следовать.
Вышел тогда человек-самобранка из села Васильково с котомкой за плечами. Шёл он день, шёл другой, и пришёл, наконец, к деревне Моторное-Пламенное. Идёт по главной улице и видит — возле одной избы мужичонка чего-то по хозяйству шурупит. Сам на вид хлипкий довольно, а ручищи длинные, мускулистые и ладони — что твои лопаты. Ну, самобранка подошёл к нему с подветреной стороны, кинул щепотку ведьминого порошка…
— Ты, что ли, хвост тебе в глаз, в двадцать пятой степени, человеком-самолётом будешь, жёлтого в середину, нах?
— Ну, я — отвечает человек-самолёт — а тебе-то что с энтого?
— Да мне бы, блин комом, до деревни Болтово, клепать его веником, три пишем, два в уме, добраться бы, хрен мочёный, нах…
— Ну что ж, можно и до Болтова, — ухмыляется человек- самолёт. — Если погода лётная, так и дальше можно, да.
— А как мы, опа с ручкой, узнаем-то, сорок четыре весёлых стрижа, лётная погода, растуды её в кащей, или нет, нах?
— А вот пошли-ка со мной, щас и узнаем.
Вышли человек-самолёт с человеком-самобранкой за околицу, прошли по тропке через лесок, и вывела их тропка к средних размеров овражку. Человек-самолёт подошёл к краю, плюнул три раза через левое плечо, осенил себя крестным знамением, взмахнул руками- лопатами, да как прыгнет в овраг!
Человеком-самобранка ждал час, ждал другой, ничего не происходит. Пошёл он тогда дальше по тропинке, а она вдруг налево повернула, да в овраг спускается. Добрался он до дна, и видит — лежит на дне человек-самолёт, вроде дышит, хоть и с трудом. И пальцем самобранку к себе манит. Подошёл тот поближе, и слышит:
— Звиняй, браток… Не смогу я тебе в этот раз… помочь. Кхе… Ты вот что… ступай обратно в село… спроси дом лекаря… Тохи Чехова… скажи — Васька Чкалов… просил передать… погода нелётная. Он поймёт…
И сразу брык — с катушек, отрубился. Ну что человеку- самобранке делать, вернулся, нашёл дом лекарский, а тот как раз на веранде сидит, чаи гоняет, сам весь из себя такой в очёчках, сразу видно — ентилигент. Толко услыхал слова 'Васька Чкалов', так сразу вскочил, руками замахал, пробурчал чтой-то невразумительное, вроде 'опять этот Линдберг недоделаный', схватил чемоданчик, и убёг.
А человек-самобранка в затылке почесал, да и пошёл дальше, в деревню Сапожное, вторым ведьминым советом пользоваться. Долго ли, коротко ли, добрёл он до Сапожного. Идёт, видит — сидят два братца на завалинке — оба как есть на одно лицо, ручки махонькие, да и тулово не то чтобы очень, зато ножищи длинные, голенастые, в кожаны сапоги обутые. Ну, обсыпал их самобранка порошочком, да и спрашивает:
— Вы, что ли, рать вашу за ногу, корень квадратный из пяти, человеки-скороходы будете, дюжина чертяк, нах?
— Ну, мы, отвечают братцы хором — а тебе-то какой интерес?
— Да вот мне бы, езда по кочкам, до деревни Болтово, ядрить его пушкой, интергал по контуру, добраться бы, морковь в задницу, нах…
И только сказал эти слова человек-самобранка, как братцы-скороходы вдруг подскочили, схватили его за руки — за ноги, да как понесутся по дороге — только пыль столбом! Человек-самобранка между ними болтается, как чорт в ступе, да только успевает подмечать, как мимо леса, поля, и реки проносятся, где человек мог бы так вольно дышать, если бы всё не торопился куда-то.
День бегут человеки-скороходы, другой бегут, третий бегут, и никакой в них усталости. Самобранка наш уже и спать на бегу приноровился, и по нужде… Как вдруг, на четвёртый день, братцы раз — и остановились, как вкопаные. И стоят, с ноги на ногу переминаются. Человек-самобранка смотрит — а сапоги-то их прохудились совсем, каши просят.
Тут они ему и объяснили, что без сапог не могут дальше бежать, и пришла пора им телегу катать на фабрику «Скороход», чтоб, значить, новые присылали, а это то ли месяц займёт, то ли два. Но зато оказалось, что до Болтова всего вёрст двадцать осталось.
Распрощался самобранка с братанами, и пошёл себе по дороге. Шёл, шёл, а тут, глядишь, и крестьянин с возом сена подвернулся, подбросил, добрый человек. Одним словом, добрался таки мужик-самобранка до села Болтова. Тут спрашивает — где изба человека- кладенца, там спрашивает — где изба человека-кладенца, а все ему в ответ только смеются. Ну наконец, удалось ему поймать мальчонку какого-то, что и слов-то его турецких не понимал, так мальчонка ему и объяснил:
— Вишь, дядя, за деревней торчит холм высокой, лугами покрытый? Вот туда иди, а на вершине того холма и найдёшь человека-кладенца.
Поднялся самобранка на холм, и видит — сидит на самой вершине человек. Волосьями да бородой оброс, ноги как-то не по-нашенски скрестил, глаза закрыты, а на лице улыбка блаженная.
Сразу понял тогда наш герой, что перед ним человек- кладенец. Упал он тогда на колени от радости, и излил душу, рассказал как мог и про турецкий синдром, и про старуху-ведунью, и про то, как он сюда добирался.
А как закончил человек-самобранка говорить, человек- кладенец вдруг открыл глаза, посмотрел внимательно на человека-самобранку, да и молвит:
— Знаешь что? Да я класть хотел на все твои проблемы.
И снова закрыл глаза, и дальше сидит недвижно. Очень это на человека-самобранку подействовало, он так и сел от неожиданности, и сам не заметил, как ноги его тоже скрестились не по-нашенски. Понял он сразу, почему человека-кладенца так прозвали.
Сидит человек-самобранка рядом с человеком-кладенцом, и думает: неужто бабка наврала? Как же мне этот человек-кладенец помочь-то сможет? Сидит он так неделю, сидит другую, и всё за человеком-кладенцом наблюдает. А тот всё так же неподвижен, и та же улыбка на устах.
Месяц проходит, другой проходит, третий, зима началась. Вокруг метели метут, а человек-кладенец на это кладёт. Волки бегают, и другие всякие хищники, а ему всё пофиг.
