Рок-н-ролл в чистом виде станет худобедно появляться в России лишь к 1980-м. Но даже и встав, наконец, на тощие ножки, больше всего недоразвитый малыш будет напоминать папу — русский шансон. А чего? Иных жанров отечественный слушатель в общем-то и не воспринимает. Хриплый голос Высоцкого ему милее, чем визг Мика Джаггера. Глумливые тексты Северного понятнее, чем заумная лирика Боба Дилана. А уж бунта в русском шансоне всегда было столько, что хватит на несколько рок-н-роллов.
Русские шансонье жили стремительно, а умирали так, как подобает звездам. Самый первый русский бард Александр Галич погиб в Париже, когда пьяный полез покопаться в электропроводке и получил смертельный разряд. Похоронили его всего в нескольких кварталах от Джима Моррисона. Владимир Высоцкий подстегивал себя героином так же, как Джимми Хендрикс или Дженнис Джоплин, и умер точно той же смертью, что и они. Аркадий Северный допился до ручки и умер в ванной от кровоизлияния в мозг. Произошло это почти одновременно с тем, как умерли Джон Бонем из Led Zeppelin и Бон Скотт из AC/DC.
И в СССР, и на Западе звезды употребляли наркотики, литрами пили алкоголь, бесчинствовали на интимном фронте, а по утрам их находили мертвыми. Все это было здорово, причем особенно здорово было то, что продюсеры получали свою прибыль в любом случае. Живые звезды приносили им серьезный доход, а уж мертвые становились просто нефтяной скважиной. Публике ведь всегда проще любить мертвых, чем заботиться о живых. Так было у нас, так же было и на Западе. Те, кто сумел вовремя умереть, давно уже превратились в конвейер по производству денег: Элвис, Леннон, Высоцкий, Хендрикс, Морриссон, Цой, Михаил Круг, Ян Стюарт и Боб Марли. Все они умирали, превращались в легенды и отныне приносили своим продюсерам золотые горы.
Потирая ладони, крупнейшие игроки на поле шоу-бизнеса вдыхали воздух и чуяли опытным носом: если так пойдет и дальше, то впереди их ждут и вовсе золотые денечки.
Глава V: От бара STONEWALL INN до гей-клуба МАЯК
До начала 1970-х геям жилось тяжело. По законодательству даже самых гуманных государств планеты гомосексуалисту, застуканному на месте, грозила в лучшем случае тюрьма. В худшем — моментальный самосуд. В СССР первые годы после революции правительство закрывало глаза на эту сторону жизни граждан. По тем временам это казалось невиданным либерализмом. Однако как только у руля встал Сталин, в Уголовный кодекс тут же была введена статья за мужеложство. До семи лет. А в нацистском Рейхе педерастов и вообще душили в газовых камерах.
В США до такого дело не доходило, но жизнь у геев все равно была не сахар. Уходя на свидание, опытный гей всегда брал с собой столько денег, чтобы хватило на уплату залога в тюрьме. В больших городах имелись грязные притоны и бары, где можно было снять мужика. Да вот только данные обо всех посетителях таких мест очень быстро оказывались в полиции. Иногда эти данные попадали в газеты и означали несмываемое пятно на репутации. За непристойное поведение можно было получить и реальный срок. Непристойным считалось носить одежду противоположного пола, целовать мужчине мужчину, держаться за руки и иногда даже просто сидеть в гей-баре.
Когда-то самыми первыми белыми поселенцами на территории Америки были беженцы-протестанты. В Новом Свете они собирались строить Царствие Бога. С тех пор все много раз изменилось. Царствие так и осталось недостроенным. К концу 1960-х протестанты в Штатах давно уже не составляли большинства, да и о религиозных ценностях напоминала разве что надпись на долларе: «Мы верим в Бога». Полиции вовсе не хотелось выполнять обязанности полиции нравов. На многие вещи копы просто закрывали глаза. Даже поцелуи двух мужчин больше не считались непристойным поведением. Вдали от богатых районов для белых гей-бары росли как грибы.
Одним из таких баров и был «Стоунуолл Инн». Здание, в котором он располагался, когда-то было конюшней. Потом его переоборудовали под ресторан, но тот сгорел. В марте 1967-го здесь была устроена разливуха для гей-проституток. Большей дыры вы не нашли бы во всем нью-йоркском Гринвич- виллидже.
Сказать, что место было низкосортным, — ничего не сказать. Бар работал без лицензии на продажу алкоголя. Основными посетителями были цветные: негры и латиносы. В туалете, стоя по щиколотку в моче, мужчины могли запихнуть в просверленное в стене отверстие свой член, а с той стороны кто-то невидимый сразу же начинал его облизывать. Называлось это «дракончик». Кроме того, о «Стоунуолле» ходили слухи, что бар крышует страшная пуэрториканская банда, которая забирает всю выручку от торговли малолетними мальчиками. Именно в это место в полвторого ночи 27 июня 1967 года и решила наведаться полиция.
Почему рейд был проведен в такой жесткой форме, мнения на этот счет расходятся. Обычно копы заранее давали знать хозяевам бара о своем визите. Кроме того, обычно рейды проводились пораньше, чтобы потом, когда все кончится, бар смог бы вернуться к нормальной жизни и не потерял выручки. Но в этот раз полицейские нагрянули без предупреждения и без предупреждений начали крушить все вокруг. По слухам, всей этой акцией тогдашний мэр пытался накануне выборов заработать репутацию борца с пороками.
Людей в одежде противоположного пола сразу же стали винтить. Тех, у кого не было с собой документов, тоже. Любителей «дракончиков» пинками выгоняли из туалетов. Сперва посетители, как и положено, перепугались. Но в конце концов их тут была целая толпа, а копов — всего несколько. Когда один из легавых вломил мужчине с пришитой грудью дубинкой поперек томно выгнутой спины, тот просто взял со стойки бутылку и разбил ее полицейскому о голову.
Это стало сигналом к атаке. Разъяренные педерасты бросились на полицейских. Те вызвали подкрепление и стали отступать к машинам. С собой они пытались увести лесбиянку Сильвию Ривьеру, но та верещала, будто ее режут, и толпа бросилась ее отбивать. Вытащить пистолет никто из копов даже не рисковал: отняли бы и как собаку пристрелили на месте. Впервые не геи боялись легавых, а наоборот.
Окровавленные, в разорванной одежде полицейские бегом вернулись назад в бар, забаррикадировали входы и по рации умоляли всех, кто их слышит, спешить на помощь. А снаружи полторы тысячи озверевших мужчин в женских платьях и париках скандировали: «Смерть легавым!» и «Gay Power!». (Власть геям!)
Когда к «Стоунуоллу» подъехал спецназ, натасканный на разгон антивоенных демонстраций, гомосексуалисты уже подожгли бар и, используя парковочный счетчик в качестве тарана, пытались выломать двери. Жители окрестных домов высыпали на улицы и поддержали восстание. Их можно понять: если выбирать, кому сочувствовать, геям или полиции, то ясно, что любой нормальный человек выберет геев. Закованные в доспехи спецназовцы принялись лупить дубинками все, что движется, но восставшие забрались на крыши и оттуда закидывали озверевших полицейских тяжелыми булыжниками. Потеряв четверых сотрудников, спецназ позорно отступил.
Беспорядки не прекращались целых пять дней. Вокруг разгромленного «Стоунуолла» бродило несколько тысяч гомосексуалистов, а полицейские больше не рисковали и близко подходить к восставшему району. Все это вместе получило название «Стоунуоллский бунт» и именно с этого момента гомосексуалисты отсчитывают начало новой эры, — эры терпимости и раскрепощенности.
Спустя всего год дискриминационные законы против педерастов начали отменяться. Спустя два — открытых геев стали выбирать в депутаты и мэры. Спустя тридцать лет клуб «Стоунуолл» был объявлен в США историческим памятником федерального значения.
