— Почему ты так уверен?
Удивительное дело, но Чиффа выглядел заинтересованным и даже возбужденным. Я-то думал, он и слушать не захочет о моем намерении зарыться в книги.
— Это относительно древнее искусство, как и многие другие ритуалы ордена Ледяной Руки. А маги древности, как я успел убедиться, пеклись о продолжении традиции больше, чем о сохранении тайны. Я хочу сказать, они предпочитали тщательно все записывать, вербуя, таким образом, будущих учеников среди еще нерожденных поколений. Иногда, если речь идет о самых великих тайнах, инструкция может быть разбита на несколько частей, которые вставляются в разные книги — скажем, под видом комментариев. Собрав вместе как можно больше книг, изготовленных в одной книгопечатне примерно в одно время, и сопоставив некоторые их фрагменты, можно совершить удивительные открытия — при условии, что у вас есть свободное время и вдохновение для подобных игр. Я очень любил так развлекаться, особенно в детстве, до поступления в орден. Но и потом привычка копаться в древних текстах и приобретенная сноровка не раз меня выручали.
— Очень интересно, — искренне сказал Чиффа. — Не знал, что все так лихо закручено. У меня-то как раз совсем нет опыта работы с письменными источниками. Продолжай, пожалуйста.
— Для начала, — сказал я, — мне, наверное, следует отправиться домой и порыться в отцовской библиотеке. Она не слишком хороша, но для начала, чтобы освежить некоторые знания, подойдет. По крайней мере, там я смогу спокойно работать и размышлять, не отвлекаясь на регулярные драки с охранниками. Это очень важно. Собственно, мне только и нужно — вычислить по некоторым признакам, к какой эпохе относятся нужные мне сведения и в каких источниках их следует искать. Потом придется собрать подробную информацию об орденских библиотеках, выяснить, где хранятся нужные мне книги. Это трудно, но вполне возможно. Следующий этап — я должен буду совершить несколько внезапных визитов в разные книгохранилища и уйти оттуда живым и с добычей. Это, конечно, работа для Безумного Рыбника, но и я как-нибудь справлюсь. Вряд ли я утратил прежние навыки и способности вместе с безумием. Правильно?
— Правильно. Думаю, в скором времени ты обнаружишь, что не только ничего не утратил, но и очень много приобрел. Прежде ты был неуправляемой стихией, а теперь ты — тот, кто способен обуздать стихию. Практически Мертвый Бог Арвароха. Только живой, — Чиффа подмигнул мне, отобрал давно уже погасшую трубку и принялся тщательно ее чистить.
— Не думаю, что я действительно хоть чем-то похож на Мертвого Бога, который, скорее всего, является плодом воображения невежественных дикарей, — возразил я. — Но если мне удастся разжиться инструкциями, я, скорее всего, смогу изготовить Перчатки Смерти. Вряд ли это труднее, чем расшевелить мертвого.
— Ничего более нудного и утомительного, чем обряд воскрешения мертвеца, не существует, — согласился Чиффа. — Погоди-ка. Хочешь сказать, ты это умеешь? Ну ничего себе. Я, конечно, подозревал, что ты не так прост, как кажется, но не настолько же!
— Умею, да. Собственно, я почему вспомнил: этому ритуалу я научился, собирая крупицы информации из разных книг, именно так, как только что рассказывал. И все у меня прекрасно получилось — если не принимать во внимание тот факт, что я рассчитывал вернуть мертвецов к настоящей жизни, а получил просто трупы, способные шевелиться и издавать звуки. Для меня это была катастрофа. Но ритуал я восстановил и воспроизвел правильно, сейчас только это и важно.
— Да уж, — вздохнул Чиффа. — А ты небось хотел победить смерть? Очень хорошо тебя понимаю. Все мы через это проходим. Очень важный, на мой взгляд, этап развития. Непобедимый противник — наилучшая мотивация для бесконечного самосовершенствования. А смерть и есть самый непобедимый противник.
— Строго говоря, этот противник имеется у каждого живого человека, — заметил я. — Не надо представлять собой нечто исключительное, чтобы осознать собственную смертность. И вполне естественно для человека испытывать по этому поводу, скажем так, некоторое недовольство.
— Зато надо представлять собой нечто исключительное, чтобы противостоять смерти. Не бояться ее, не грустить, размышляя о неизбежности, не испытывать по этому поводу некоторое недовольство, как ты остроумно заметил, а деятельно ей противоборствовать. Это очень важный опыт, сэр Шурф. Даже поражение в такой битве стоит нескольких дюжин побед. В данном случае важно, что битва имела место. Этого достаточно.
— Спасибо, — сказал я. — До сих пор я смотрел на это дело иначе. Думал, тут нечем гордиться — принял желаемое за действительное, потратил несколько лет на погоню за бессмысленным и бесполезным знанием, наломал дров, еще и лиса убил, дурак.
— Какого лиса?
— Обыкновенного серебристого лиса, вашего тезку. Он жил со мной с детства, был совсем ручной, вернее, не ручной, а настоящий друг, прекрасно понимал Безмолвную Речь… Неважно. Я его убил, чтобы оживить, просто больше никого не оказалось под рукой, и в любом случае я был уверен, что это ненадолго. А потом оказалось, что жизни в этом вяло передвигающемся трупе не больше, чем в обгоревшем полене. Честно говоря, меня это подкосило.
— Понимаю, — кивнул Чиффа. — Тут, конечно, ничего не попишешь, что сделано, то сделано. Но теперь ты просто обязан победить смерть. Не «можешь», а именно обязан.
Я адресовал ему вопросительный взгляд. Дескать, в принципе, никаких возражений, но причинно-следственной связи не улавливаю.
— Вопрос цены, — он пожал плечами. — Всего лишь вопрос цены. Когда оплачиваешь свое участие в битве чужими жизнями, победа становится твоим долгом. Священной обязанностью. Это сродни фундаментальному правилу охотников: просто так жизнь не отнимают. Если убил зверя, съешь его мясо, сшей одежду из шкуры или продай добычу тому, кто в ней нуждается, — это нормально. Но убить живое существо и выбросить труп в болото, не использовав мясо и шкуру по назначению, — преступление против самой жизни; рано или поздно она с тобой поквитается. Это понятно?
— Пожалуй.
— Очень хорошо. Теперь смотри: ты убил лиса ради дела, которое расценивал как важную часть своей битвы со смертью. Правильно? Если после этого ты просто помрешь как дурак — в трактирной ли драке, в королевской тюрьме или двести лет спустя в собственной стариковской постели, — я хочу сказать, если твоя битва со смертью будет проиграна, считай, что ты выбросил труп своего приятеля в болото. Зато если ты каким-то, даже мне пока непонятным образом победишь смерть, бессмертие станет вашим общим достоянием. Я не обещаю, что в один прекрасный день этот лис выскочит из кустов и заберется к тебе на колени, но и так может случиться, потому что с человеком, выигравшим главную битву своей жизни, может случиться вообще все что угодно.
Никогда прежде я не думал, что можно стать счастливым только потому, что какой-то человек произносит вслух некоторые слова, складывая их в определенном порядке. Оказалось, бывает и так. Я слушал Кеттарийца и не плакал от счастья только потому, что ни тогда, ни прежде, ни потом, вообще никогда не был человеком, способным заплакать от счастья. Но только поэтому.
— Та же самая история с этими грешными Перчатками, — задумчиво добавил Чиффа. — Отнял ради них две жизни — всё, будь добр, в лепешку расшибись, но Перчатки сделай и используй. Кстати, еще и поэтому я не могу допустить, чтобы Мир рухнул. Такое количество народу ради этого перебил — я и чисел-то таких не знаю. Мои обязательства, как видишь, куда серьезнее, чем твои.
— Ну, как я понимаю, в скором времени это будут наши общие обязательства.
— Мне очень нравится твой подход к делу, коллега. Знал бы, как приятно иметь с тобой дело, давным-давно прибрал бы тебя к рукам.
— Думаю, мне следует отправиться прямо сейчас, — сказал я. — Не знаю, что творится в отцовском доме, давно не интересовался. Возможно, сперва придется наводить там порядок. Ну и вообще глупо терять время, когда ясно, что нужно делать.
