любом случае, не помешает. Грядущий день, судя по всему, готовил мне великое множество утомительных сюрпризов.
— Ладно, — согласился я. — Если так, хорошей ночи.
Я еще хотел попросить его оставаться в спальне, не бродить по дому и не пугать слуг. Но вовремя прикусил язык. Зная Хумху, я мог не сомневаться, что он непременно поступит наперекор моей просьбе. А так ему, возможно, просто не придет в голову куда-то уходить. Тем более он же вознамерился охранять мой сон — вот и хорошо, значит, будет при деле.
Потом я закрыл глаза и уснул. Я отдаю себе отчет, что мало кто стал бы спать в подобных обстоятельствах. Но я давно приучился подчинять свои поступки необходимости, и если уж принял решение отдохнуть, могу спать хоть на ходу, хоть на потолке, да хоть посреди поля битвы, укрывшись парой-тройкой хороших защитных заклинаний. И, конечно, визит покойного отца не был событием, способным лишить меня сна. Еще чего.
Проснувшись на рассвете, я обнаружил, что призрака в спальне нет. У меня, впрочем, не было ни малейшего шанса счесть его визит сновидением, поскольку сны мне не снятся никогда. Мои коллеги, я знаю, полагают, будто я много теряю. Однако мне кажется, что это единственный способ хорошо отдохнуть. Какой смысл спать, если во сне приходится суетиться, как наяву?
В общем, мне оставалось гадать: то ли Хумха успел придумать себе более увлекательное занятие, чем запоздалое исполнение родительского долга, и отправился восвояси, то ли решил осмотреть мой дом с целью выявления максимального числа недостатков. Зная его, я предположил второе и в связи с этим задумался, сколько у меня осталось слуг. Вчера было трое, но уборщик пуглив, а повар чрезвычайно обидчив. Одно неуместное замечание, и он начнет паковать вещи, благо в столице немало желающих переманить его к себе. До сих пор он работал у меня исключительно из профессионального азарта. Скажу без ложной скромности, найти платежеспособного едока, настолько искушенного в кулинарных тонкостях, как я, было в те дни непросто. Но короткий диалог с Хумхой — и пребывание в моем доме покажется повару куда менее привлекательным, уж я-то знаю. Одна надежда на дворецкого. Старик Кнейт пережил вместе со мной Смутные Времена, а в те дни в моем доме то и дело случались вещи похуже, чем визиты докучливых призраков. Небось не сбежит. Может, и остальных уговорит остаться. А может, и нет. Вот ведь не было печали!
Терзаемый мрачными размышлениями, я отправился в ванную. Теплая ароматная вода немного улучшила мое настроение. Когда я перебрался в третий по счету бассейн, благоухающий шиншийской красной солью, откуда-то из-под потолка раздался удрученный вопль призрака:
— Ты по-прежнему пользуешься дрянными уандукскими благовониями! Неужели ты не знаешь, что куманские рабы, озлобленные своей прискорбной участью, тайком от хозяев мочатся на них, дабы досадить свободным людям?
При жизни отец тоже был непримиримым противником уандукских товаров. Откуда он взял эту чушь насчет куманских рабов — ума не приложу. Любая малограмотная торговка с Сумеречного рынка вас засмеет, скажи при ней такое. А он, старый, образованный, могущественный человек, — и нате, вбил себе в голову. Но переубеждать его, ясное дело, было совершенно бесполезно. Тем более теперь, когда он уже умер.
— Это не куманские, а шиншийские благовония, папа, — вздохнул я. — В Шиншийском Халифате нет рабства. Не думаешь же ты, будто куманские рабы пересекают Красную пустыню Хмиро специально для того, чтобы испортить шиншийские товары?
— С них бы сталось, — упрямо буркнул призрак. — Уверен, именно так они и поступают. А ты, как последний дурак, покупаешь эту дрянь, только потому что иностранная. Поразительная недальновидность.
Все-таки двести лет загробного существования совершенно его не изменили, даже удивительно.
— Послушай, — твердо сказал я. — Есть способ избавить тебя от страданий, которые ты испытываешь, наблюдая, как я оскверняю свое тело уандукскими благовониями. Для этого достаточно покинуть ванную и подождать меня в столовой или в любом другом помещении, которое покажется тебе подходящим для этой цели. Тем более что я привык принимать ванну в одиночестве.
— То-то и оно, — многозначительно хмыкнул призрак. — Жениться тебе давно пора, вот что.
Сделав столь неожиданное заявление, он, судя по воцарившемуся молчанию, все-таки удалился — очень любезно с его стороны.
Выбравшись из ванной, я тщательно оделся, в надежде, что хотя бы мой костюм не станет предметом гневного осуждения. И отправился поглядеть, что происходит в доме. Предварительные прогнозы у меня были самые мрачные.
Дворецкий ждал меня на пороге ванной. У старика имеются свои оригинальные представления о правилах хорошего тона. В частности, он полагает совершенно недопустимым беспокоить меня Безмолвной речью без крайней нужды — то есть, когда я дома, все вопросы улаживаются только при личной встрече, причем, не желая быть назойливым, старик инсценирует как бы случайные столкновения; их тщательное планирование и осуществление отнимают у него немало времени и сил, зато, как я понимаю, помогают оставаться в тонусе, и хвала Магистрам.
Вот и сейчас Кнейт предпочел подкараулить меня в коридоре.
— Насколько я понял, у нас в доме гость… — осторожно сказал он. И вопросительно на меня уставился.
— Да уж, — вздохнул я.
— В таком случае мне необходимо знать, что следует подавать вашему гостю на завтрак? Подходит ли ему обычная пища?
Его подход к делу привел меня в восхищение. Я знаю не слишком много людей, чьей естественной реакцией на встречу с призраком будет вопрос: «Что подавать ему на завтрак?» Все-таки с Кнейтом мне очень повезло; старая школа сама по себе — великое дело, но он даже на фоне своих ровесников настоящее сокровище.
Дворецкий тем временем продолжал:
— И если наша еда ему не подходит — а я подозреваю, что так оно и есть, — то чем его кормить? Я попробовал вежливо выяснить у него самого, но ваш гость не стал со мной разговаривать. Мне показалось, он был недоволен, что я его расспрашиваю. Надеюсь, я не совершил бестактность.
— Нет-нет, — заверил его я. — Все в порядке, вы поступили абсолютно правильно. Просто многие люди после смерти ведут себя довольно эксцентрично. Им нелегко бывает смириться с новым для себя положением; часто они сердятся на живых просто потому, что мы, в отличие от них, все еще живы. Думаю, в этом дело.
Докладывать дворецкому, что покойный и при жизни не являл собой образец сдержанности, я не стал. Не ахти какой секрет, конечно, про Хумху вам любой городской сплетник еще и не такое расскажет, но посвящать в свои семейные дела слуг — это все-таки перебор. Кнейт был бы шокирован, а его нервы следует беречь.
— И все-таки как быть с завтраком? — настойчиво спросил он.
— Думаю, достаточно просто поставить на стол лишний прибор, — решил я. — Призраки, насколько мне известно, вообще ничего не едят, но отцу будет приятно, что о нем позаботились.
— Так это ваш отец? — Открытие несколько выбило дворецкого из колеи. Он, не сомневаюсь, предпочел бы и дальше оставаться в неведении.
— Мой покойный отец, — кивнул я. — В противном случае я бы не позволил ему находиться в моем доме. Избавиться от призрака, хвала Магистрам, не слишком сложно.
Кнейт понимающе кивнул, одарил меня взором, преисполненным сочувствия, и отправился за посудой.
