прислал. Я чуть ума не лишилась, когда он приехал.
Шагнула мне навстречу и обняла крепко-крепко, от всей души.
— Ума ты лишилась гораздо раньше, — проворчал я. — Почему не связалась со мной сразу же после того, как первый знахарь объявил, что дело плохо? Ты же знаешь, я могу помочь — в этом деле и вообще в каком угодно.
— Прости, — кротко сказала она. — Я думала, ты теперь слишком занят, чтобы…
— Конечно, я слишком занят. И если бы ты позвала меня на семейный обед, мне, скорее всего, пришлось бы отказаться. Но в тот день, когда я, сославшись на нехватку времени, откажусь помочь в беде старому другу, надеюсь, кто-нибудь милосердно пристрелит меня из бабума и избавит этот прекрасный Мир от очередного никчемного надутого индюка.
— Кофа, — твердо сказала Брина. — Вот этого не надо, пожалуйста. Я не думала о тебе плохо. Просто не сообразила, что ты тут чем-то можешь помочь. Прости.
— Да ладно, — вздохнул я. — Вообще-то я почти ничего не сделал, просто рассказал Абилату, что в городе появился неизлечимый пациент. А ему только того и надо. Ты, кстати, и сама могла бы его позвать, без разницы.
— Главного Королевского Знахаря? — изумилась Брина. — Да ладно, не заливай.
— Серьезно тебе говорю.
— Во дела, — вздохнула Брина. — А я как последняя дура по городу бегаю, ищу, какому еще недоучке денег предложить в обмен на плохонькую надежду…
— Если есть хоть малейший шанс, Абилат его вытащит, — твердо сказал я. — Возможно, уже через пару часов будет как новенький. Заодно и познакомимся с твоим мужем. Пора бы уж.
— А разве я вас не знакомила? — удивилась Брина. — Надо же. Всегда была уверена, что… А, ладно. Конечно познакомитесь.
Я видел, ее здорово отпустило. Вся эта наша дурацкая болтовня о знакомстве — такие разговоры не ведут у постели умирающего. А ей только это и было сейчас нужно: почувствовать, что никакого умирающего в доме нет, а будущее, напротив, есть — не обязательно прекрасное, зато и не страшное. Обыкновенное. Именно то, что требуется.
— Где у тебя можно посидеть, покурить? — спросил я. — А то на крыльце стоять — дело хорошее, конечно. Если не очень долго.
— Пошли, — улыбнулась она. — Только не в гостиную, а в беседку. Ты уж извини, но твой знахарь велел, чтобы в дом никто не заходил, пока он не позовет. Даже меня выпер.
— Да? — удивился я. — Надо же. Ну и методы у него теперь.
— Кувшин с камрой остался на кухне, — вздохнула Брина. — Это очень плохо. Но выпивку я все-таки прихватила. — Она достала из кармана лоохи бутылку, заполненную примерно на четверть. — Совсем мало, зато это настоящее укумбийское пряное бомборокки. Не ташерская подделка.
— Живем, — кивнул я.
В садовой беседке мы просидели часа два. Вообще-то я не намеревался задерживаться так долго, но решил, если уж приехал в такую даль, глупо будет уйти, не дождавшись Абилата. К тому же не стоило сейчас оставлять Брину одну. Ждать, бояться и надеяться в одиночку — скверное занятие. Вдвоем — еще куда ни шло.
Призрак отца моего, удивительное дело, держал слово, вел себя тихо. Ни разу не вмешался в наш разговор, даже когда Брина между делом сказала, что им с мужем очень нравится, как стали в последнее время готовить в «Сытом скелете». Могу себе представить, каких усилий стоило отцу не закричать: «Так вот почему ее муж умирает!» — и тут же потребовать, чтобы я сам немедленно показался знахарю, благо с момента моей трапезы в этой дрянной забегаловке прошло всего полтора часа, а значит, спасение еще возможно, хоть и маловероятно, чего уж там.
Но он, повторяю, промолчал. Поразительно.
Наконец на тропинке, ведущей от дома к беседке, появился Абилат. Стоило мне увидеть его лицо, я сразу понял, что вдовой моя Брина в ближайшее время не станет. Ну и хвала Магистрам. Успели, значит.
— Хороший день, Кофа, — улыбка Абилата была усталой и рассеянной, но вполне лучезарной. — Как же я рад, что вы меня сюда позвали, потому что при всем уважении к коллегам не думаю, что… — Он осекся и уставился куда-то вверх, в дальний угол беседки. — Ох, простите, сэр, я вас не сразу заметил. И вам, конечно же, хорошего дня!
То есть, надо понимать, для него призрак не был невидимым, даже при дневном свете. Ничего себе.
— Приятно видеть воспитанного молодого человека, — откликнулся Хумха. Свойственные ему сварливые интонации, впрочем, никуда не делись.
Брина, хвала Магистрам, не обратила внимания на их переговоры. Ее сейчас интересовало совсем другое. Абилат прекрасно это понимал, поэтому торопливо сказал:
— Знаете, леди Брина, я думаю, теперь все будет хорошо. Сэру Хийике уже лучше, он спит, и вы его, пожалуйста, не будите.
Хийика, значит. Чудное имя, даже для уроженца Куманского Халифата. Интересно, из какого он города? Вряд ли из Кумона, хотя все может быть, конечно… Я только теперь понял, что до сих пор не знал, как зовут мужа Брины. Ну или давным-давно выкинул его имя из головы как ненужную информацию. Если мои друзья хотят, чтобы я знал по именам их домочадцев, им следует связывать свою жизнь с мятежными колдунами, на худой конец — с городскими нищими, фальшивомонетчиками или придворными Его Величества, тогда я буду в курсе всех перипетий их семейной жизни, а так — извините, не выходит.
— Мне теперь нужно кое-что сделать, — говорил тем временем Абилат. — Чтобы, так сказать, закрепить успех. Но не здесь, в смысле, не у вас дома. То есть я хочу сказать, что сейчас уйду, а вы отдыхайте. Больному ничего давать не нужно, я имею в виду, никаких лекарств, но если проснется и попросит поесть, вы ему, конечно, принесите, что сам захочет, никакой особой диеты не требуется. И да, амобилер я пока тут у вас оставлю, вы не беспокойтесь, я его вечером сам заберу, заодно проверю, как у вас дела… Сэр Кофа, вы меня простите, пожалуйста, но мне надо срочно увидеть Джуффина. Для леди Брины у меня были хорошие новости, а вот для него скорее плохие. Что-то неладное творится, он вам потом расскажет, ну или я сам расскажу — вечером, вы только пришлите мне зов, хорошо? Обязательно!
Он отвернулся, уставился в потолок, вежливо поклонился — как я понимаю, попрощался с Хумхой, — потом вышел из беседки и тут же исчез. Ушел Темным Путем. Уже выучился, значит, прокладывать его самостоятельно, на моей-то памяти все больше готовыми тропами пользовался. Молодец, что тут скажешь.
— Такой молодой мальчик, да? — сказала Брина, разглядывая тропинку, где только что стоял Абилат. — Бывает же… Слушай, Кофа, он действительно сказал, что все будет хорошо? Мне не померещилось?
— Так и сказал, — кивнул я. — А мог бы и не говорить, у него на лице все было написано. Где это видано, чтобы знахарь от безнадежного больного такой довольный выходил?
Она неуверенно кивнула, криво улыбнулась и вдруг разревелась — в голос, взахлеб, почти торжествующе, так плачут маленькие дети, пробудившись от плохого сна, не столько от страха, сколько на радостях, что кошмар оказался ненастоящим. Прежде я только однажды видел Брину в слезах — в тот день, когда был принят Кодекс Хрембера, она ревела в точности как сегодня, бурно, зато недолго. Потом, когда успокоилась, объяснила: всегда была уверена, что не доживет до окончания гражданской войны. Не то предсказал ей какой-то шарлатан, не то сама придумала. И когда поняла, что война все-таки закончилась, следовательно, приговор отменяется, расплакалась от облегчения. И вот
