Долго нас голод томил!…
14-летняя Леночка Таубе записала в дневник: «С Кронштадтом телефонная связь прервалась, а телеграфная сохранилась. И нам пришла телеграмма, неизвестно от кого: 'Барин жив и здоров арестован'. Мама то в слезах, то в обмороке».
В квартиру звонок. Два безусых солдата, на папахах красные лохмотья:
– Дозвольте посмотреть.
В зубах папиросы. Уходя, на пол их, гасят и сплёвывают.
– …Всё обыскивают, всё обшаривают… При старом режиме так не бывало.
Несколько сибирских скопцов, по торговым делам приехавших в Петроград, были взяты при обыске меблированных комнат на углу Невского и Пушкинской. От вида ли их, с женскими лицами, но вдруг заподозрили, что они – от охранки. И повели. А толпа на улице, глядя на их необычные старые физиономии, вдруг решила почему-то, что это ведут придворных лакеев, – и с ненавистью стала кричать, теснить конвоиров. Недалеко было, что скопцов тут же и разорвут.
Но всё-таки довели до нового участка милиции, там студент быстро разобрался, вышел, убедил толпу, – и перепуганных старичков отпустили.
Нападали на ломовиков, везущих продовольствие: «Куда везёте? Здесь раздавайте!» И растаскивали.
Два драматических артиста арестовали директора императорских театров Теляковского и с патрулём доставили в Думу. Там ответили: «Пока не подлежит аресту». Отпустили.
Армейский капитан, до 27 февраля сидевший в «Крестах», дважды судившийся за подлоги, при освобождении объявил себя комендантом тюрьмы. Побыл так. Потом пошёл на патронный завод, арестовал начальника завода и объявил начальником себя. Собрал рабочих, говорил им речь – и тут заподозрили, что он безумен. Отвезли его в Таврический дворец, а оттуда в госпиталь.
В штабе новой милиции, в городской думе, так обременены работой, в одной руке телефонная трубка, в другой – печать городской управы, что некогда поговорить друг с другом. Кто-то приходит, садится рядом, начинает работать, получает поручения, выполняет их – потом начальник опоминается: «А кто его назначил? Вы?» – «Нет». – «Так и я не назначал».
В Петропавловской крепости набралось много лишних офицеров – ни в какой не охране, не гарнизонные, а слоняются, обсуждают события, играют в биллиард. Прячутся.
Перед вечером с грузового автомобиля читают толпе свежие «Известия», состав нового правительства.
Удивляются: «А что ж Родзянко? Не вошёл?»
Толпа перекачивается по Невскому, радуется.
И другие ещё листовки, розовые, на стенах, не на Невском: «Не верьте Временному правительству! Рабочие должны взять власть в свои руки».
Люди читают с недоумением.
В цирке Чинизелли вечером – солдатское собрание, всё полно. Гудят, что Милюков обещал царя возворотить. Это что же значит? – нас наказывать будут?… Хотят обмануть??
В Доме Армии и Флота, в зале, где вчера собирались офицеры, сегодня вечером! – пленарное собрание ротных и батальонных комитетов. Среди докладчиков – депутат Государственной Думы Родичев, в пенсне и с сильным красивым голосом, – благодарит солдат за совершённые подвиги, восторгается их мужеством, но напоминает о родине и дисциплине.
А депутат Думы Шидловский поехал по вызову в Измайловский батальон. Солдаты рассказали, что незадолго перед тем были какие-то двое, назвались членами Совета рабочих депутатов, звали солдат к окончанию войны и убеждали не повиноваться офицерам. Солдаты сами усумнились, потребовали от агитаторов полномочий, их не оказалось. Вытолкали их вон. Теперь просили члена Думы разъяснить «приказ № 1»: нужно ли подчиняться офицерам? Шидловский стал уверять (он сам так слышал, Чхеидзе отрекался), что Совет рабочих депутатов относится к «приказу» отрицательно. Тогда спрашивали: «А что ж смотрит военный министр Гучков, почему не запретил?»
За дни революции во дворце великой княгини Марии Павловны разграбили и перебили винный погреб на полмиллиона рублей.
На ночь опять в домах огней не зажигают или укрывают. Беспокойно.
Вечером возник слух, что на Васильевском острове толпа громит университет.
Что какие-то чёрные автомобили разъезжают по городу и расстреливают мирных жителей.
