Митингуют – уже на всех углах, не пройти.
– Вот устроили! Только немцам это и нужно.
– Вот Вильгельм порадуется…
73
После бессонной ночи ИК собрался – у всех главарей тяжёлая невыспанная голова и падение энергии. (Ещё прежде ИК произошло совместное заседание трёх народнических фракций. И эсеры поддержали трудовиков и пешехоновских энесов: что социалистическая демократия ещё не в силах выполнить задачу самостоятельного управления страной, и такое правительство подорвало бы кредит России перед буржуазной Европой. Нет, разрывать с кадетами не пришёл час.)
Церетели доложил, что сегодня утром к нему приезжал Терещенко и согласовывали набросанный вчера ночью проект примирительного документа. Вот он. Обещается лёгкий компромисс, затруднений не должно встретиться, в ближайшие часы его утвердят на совете министров. (Ещё надо обсудить, допустимы ли такие частные контакты Церетели с министрами: не может же он всегда знать и выражать мнение ИК.)
Документ может быть и неплохой, можно бы и утвердить: в конце концов, состаивается всё-таки первый шаг в постановке на международное обсуждение отказа от насильственных завоеваний? Это – крупное достижение демократии. (Чернов: „трудовой демократии”.) Большевики, конечно, не согласны: это – поражение! Но и многим в ИК не так уж понятно: почему надо быть столь вежливыми с союзниками? почему нельзя на них
Пока ожидать окончательной бумаги от правительства – стали думать, что надо крепче взять в руки петроградский гарнизон, как уже вчера начали, чтоб не повторялось самовольство. Вызвать завтра на бюро ИК представителей всех батальонных комитетов и с ними окончательно крепко установить: чтобы впредь ни одна часть не выходила бы на улицу без прямого постановления ИК.
Но даже такого простого делового решения нельзя просто принять: Красиков (всё же нахальные эти большевики) начинает требовать, чтоб на этом завтрашнем совещании могло присутствовать не одно бюро, но все желающие члены ИК.
Чернов посматривал вокруг с усмешкой: 80 из 90 этих членов ИК – революционеры без году неделя, никто их в революции никогда не слышал, не знал, а теперь они хотят всем управлять. Но так как самые шумливые – интернационалисты-циммервальдисты, то Чернов удержался против них выступить: уж он-то и есть коренной циммервальдист, вместе с их Лениным.
Но – что?? Теперь они поднимают вопрос о перевыборах бюро! Неделю назад выбрали – и уже переизбрать? Почему? зачем? Просто – рвутся к власти. Ну, нахалы.
При европейской успокоительной широте черновских взглядов – ему так дика эта дёрганая обстановка здесь.
И долго длится шум, неразбериха, вскакивают, трясут друг друга за грудь: переизбирать? не переизбирать? И не заставишь их умолкнуть!… Только на том и уговорились, что весь вопрос снова будет поставлен на одном из ближайших заседаний.
После этого хватились, что мало удержать петроградский гарнизон, – а все гарнизоны окрестностей? Ораниенбаума, Стрельны, Гатчины, Красного Села, и самый кипучий Кронштадт? Надо составить для них всех удерживающую радио-телефонограмму: не отправлять в столицу войск без письменного приглашения Совета! И – передавать скорей!
А по всей России, местным советам и гарнизонам – тоже ведь надо? Воздержаться от самостоятельных выступлений, спокойно ждать указаний от Петроградского Совета.
Но в девяносто голов не составишь, надо и для этого назначить комиссию. Назначили: Стеклова, Эрлиха и Сталина. (Тихий, прибитый – и до чего ж комично прилеплена к нему кличка, лягушка дуется до вола.)
Ещё надо и Линде призвать, отчитать за вчерашний авантюризм.
„Разъяснения” от правительства всё не слали. А тут – зазвонили телефоны. Телефоны – со всех заводских окраин, а сообщение одно: рабочие того, другого, третьего, четвёртого завода бросают работу по распоряжению ИК! – и идут манифестировать в центр!!
– Какое такое распоряжение ИК? – кричит в трубку Скобелев. – Мы такого не давали! Сейчас произведём расследование!
Но – поздно расследовать! Со всех соседних телефонов то же самое: рабочий Питер подымается!
Здорово неуютно стало тут…
Однако за Невской и за Нарвской заставами ещё сохраняется спокойно.
А вот с Выборгской, с Васильевского повалили – да с оружием!
С ору-жием?! Да это ж провокация! Кто распоряжается? Товарищи, из членов ИК ведь никто…?
Где же наша власть??
Опять звонят: с Выборгской стороны и из Новой Деревни – к центру идут большие манифестации с оружием! и требованием отставки правительства!!
А на Невском – демонстрации в пользу правительства.
Что делать? надо не дать им столкнуться! Надо остановить выборгских рабочих.
Поедет – сам Чхеидзе и Скобелев, их не посмеют не послушать!
Но выскакивает Гиммер на средину комнаты:
– Товарищи! Но право манифестаций есть одно из ныне завоёванных, общегражданских субъективно- публичных прав! Его нельзя ни отменять, ни ограничивать. Вы не имеете права лишать массы возможности подать голос! Пусть сперва правительство запретит манифестации буржуазии и невской публики, враждебные демократии!…
Задержал. Дискуссия.
Два раза позвали к телефону и Чернова – с тех заводов, где образовались эсеровские комитеты: как вести себя?
– Пробовать остановить.
– Тогда потеряем авторитет. Они уже подняты и всё равно идут…
Верно. Если сейчас не согласиться с начавшимся движением – можно оторваться от масс.
Миг исторического решения вождя!
– Тогда присоединяйтесь и возглавьте, с циммервальдскими лозунгами.
В конце концов, рабочие выступления говорят о силе и зрелости народного движения. Значит, как же силён в массах дух интернационализма?
А с Московской заставы сообщают…
Жуть.
Чхеидзе, Скобелев и Войтинский в открытом автомобиле встретили голову многотысячной выборгской колонны – на Марсовом поле. Впереди каждого завода – вооружённая рабочая милиция, это кто-то же здорово успел организовать, и плакаты уже готовы – „Долой войну!” – „Долой Временное правительство!” – „Вся власть Советам!” – „Война войне!”
А в задних рядах – работницы, некоторые – и с чайниками в руках, как берут их на работу, и теперь с собой.
Все трое исполкомовцев поднялись в машине.
Колонна попризадержалась.
Чхеидзе приветствовал их от Исполнительного Комитета. Но: не нужно сейчас неорганизованных выступлений. Им сейчас лучше всего – вернуться на заводы и стать на работу. Правительство уже согласилось разъяснить ноту в желательном смысле, и потому дальнейшие демонстрации бесцельны.
И Войтинский, горячо, легко:
