имение, автомобиль и проч. (показывает фотографии), но не мог получить даже среднего образования якобы из-за недостатка средств…»
Из приведенных здесь характеристик следует, что профессор, как тонко чувствующая художественная натура (ведь он был не только ученым-археологом, но и поэтом, — конечно, не таким известным, как его брат — В. Я. Брюсов, однако весьма талантливым), легко распознал неискренность своих «коллег» по поискам, интуитивно почувствовал, что эти люди знают гораздо больше, чем пытаются показать, и, возможно, сознательно уводят в сторону от цели. Потом Брюсов не раз в своих записях возвращался к этой мысли и уехал из Кёнигсберга, убежденный в том, что Альфред Роде делал все, чтобы «запутать розыски, навести на ложный след», а Файерабенд был совершенно не в курсе дела, ничего не знал о Янтарной комнате и своими выдумками также старался помешать поискам.
Справедливости ради надо сказать, что у Александра Яковлевича Брюсова было вполне достаточно оснований для таких нелицеприятных выводов в отношении указанных лиц. Взять хотя бы самое начало поисков. Еще до приезда Брюсова в Кёнигсберг Альфред Роде уверял капитана Чернышева, что Янтарная комната находится в одной из подвальных комнат южного крыла замка. Поэтому именно отсюда началось пристальное изучение развалин. Правда, «изучение» — это слишком громко сказано для поисковых работ того времени. Пришли солдаты с кирками, ломами и лопатами и на указанном доктором Роде месте среди обгоревших стен и ужасающе нависавших перекрытий приступили к «раскопкам». Конечно же, перед этим пришлось изрядно поработать саперам: к началу работ из-под каменного крошева были извлечены чудом не взорвавшаяся немецкая противопехотная шрапнельная мина «S», искореженный ручной пулемет МГ-34 с расплющенным магазином и несколько яйцевидных гранат с невывинченными запалами и предохранительными колпачками. Опасности такого рода подстерегали все поколения поисковиков, и теперь даже трудно сказать, сколько людей, молодых и старых, бесшабашных и осторожных, сложило голову от этих притаившихся под камнями и щебнем убийственных сюрпризов.
И мой опыт поисковой работы богат был подобными подарками. Когда-то на берегу Преголи, неподалеку от большого моста, часть которого до сих пор не восстановлена после подрыва в 1945 году, я со своими товарищами наткнулся на целый склад боеприпасов — бомбы, мины, гранаты лежали навалом в кустах среди каких-то емкостей, похожих на большие канистры. Потом, в 1969 году, при обследовании подземелий южного крыла замка, когда взрыв тротиловой шашки разметал кирпичи и осела каменная пыль, я чуть было не наступил на мерзкую немецкую противотанковую мину «Т-35», на ржавой крышке которой поблескивала пробка взрывателя нажимного действия. Саперы, прикрепленные к экспедиции, долго не решались ее тронуть, а потом, осторожно перенеся в укромное место под южной стеной замкового променада, что-то долго мараковали, прежде чем погрузить мину на БТР и увезти за город в карьер.
В ноябре 1981 года произошел роковой взрыв на замке Бальга, где сотрудники Калининградской экспедиции проводили буровые работы. При этом погиб солдат, оказались раненными несколько человек — молодой лейтенант, прапорщик, водитель экспедиционного автобуса и фотограф. Как выяснилось в процессе расследования обстоятельств взрыва, причиной его явились какие-то боеприпасы, оказавшиеся в земле рядом с костром, который развели поисковики для обогрева. Замок Нойхаузен, имение Коха, развалины Имперского банка — где только не наталкивались на смертельно опасные находки!
Когда профессор Брюсов, сопровождаемый капитаном Чернышевым, прибыл в Королевский замок, раскопки были в самом разгаре. Тут же присутствовал и доктор Роде, одетый в грязный, покрытый кирпичной пылью костюм. Солдаты, подставляя ломы под каменную глыбу, отколовшуюся, по-видимому, от стены здания, пытались сдвинуть ее в сторону, чтобы продолжить очистку уже наполовину освобожденного от обломков и кирпичей помещения. Повсюду валялись куски искореженного железа, колотого шифера, под ногами хрустели осколки стекла, все сплошь было усеяно истлевшим тряпьем, головешками самых причудливых форм, хлопьями пепла. И над этим опустошением витал тошнотворный запах разложения…
Капитан Чернышев пояснил профессору, что доктор Роде указал на эту часть руин, как на точное место, где находились ящики с упакованной в них Янтарной комнатой. Александр Яковлевич, неплохо владевший немецким, переспросил почтенно слушавшего их разговор Роде — действительно ли здесь хранилась «бернштайнциммер»[157]. Немецкий ученый закивал головой, повторяя, что лично сам участвовал в размещении ящиков именно в этой комнате. Брюсов, который не только не был специалистом-искусствоведом, но до приезда в Кёнигсберг, как и Иваненко, вообще ничего не слышал о Янтарной комнате, все же заподозрил неладное. Дело в том, что солдаты, расчищая указанное доктором Роде помещение от завалов, освободили от кирпичей и щебня уже большую часть комнаты. До пола оставалось каких-нибудь полметра — метр, и предположить, что все это пространство заставлено ящиками, было невозможно. К тому же по рассказам профессор Брюсов уже знал, что ящики, в которые упаковывалась Янтарная комната, были различных размеров, в том числе очень большими, достигающими трех метров длины. Как ни ряди, но под оставшимися обломками они поместиться никак не могли.
Александр Яковлевич поделился этим соображением с капитаном, а затем без обиняков сообщил свои подозрения доктору Роде. Тот, резко повернувшись, пролепетал что-то нечленораздельное и вдруг засуетился, стал оживленно и очень быстро говорить, размахивая руками, о том, что ужасные дни штурма города, которые они с женой и дочерью пережили в полузасыпанном подвале, отшибли ему всю память. Что русские офицеры не должны сердиться на его забывчивость и он готов показать другое (опять совершенно точное) место укрытия Янтарной комнаты.
Невероятно! Выдающийся знаток янтаря, ученый, проведший более двадцати лет своей жизни в стенах Королевского замка, человек, неотступно «опекавший» Янтарный кабинет в кёнигсбергский период его существования, вдруг «забыл», где было спрятано самое ценное его сокровище! Пробиваясь через завалы, доктор Роде увлек за собой профессора Брюсова и капитана Чернышева. К ним присоединился неожиданно появившийся среди развалин Пауль Файерабенд. Он сразу же согласился с немецким ученым, что ящики с Янтарной комнатой перед самым штурмом города были перенесены в другое место, которое он с готовностью покажет. Это, естественно, вызвало недоумение капитана Чернышева, который вот уже несколько дней занимался безуспешными раскопками в южном крыле замка, основываясь на показаниях того же Файерабенда.
Северное крыло замка, самая древняя его часть, представляла собой обгоревший остов когда-то величественного сооружения с провалами стрельчатых окон, грудами кирпича и щебня, нагромождением обломков. После многодневных обстрелов и бомбардировок, после уже упоминавшегося разрушительного взрыва в районе башни фогта Лиделау, от когда-то поражавших воображение рыцарских залов и курфюршеских покоев остались жалкие развалины. Наши солдаты, да и время от времени забредающие сюда жители города нередко находили среди мусора и пепла бутылки с вином, остатки некогда великолепных сервизов, какие-то диковинные штуковины вроде бронзовых подсвечников или медных блях с затейливыми гербами и готической вязью надписей. Сюда, под рухнувшие своды одного из обширных помещений, и привел профессора Брюсова и капитана Чернышева человек, считавшийся одним из лучших знатоков Королевского замка.
«Здесь, в этом зале, стояли ящики с упакованной Янтарной комнатой, а также коллекцией мебели Кайзерлинга», — сообщил доктор Роде, указывая на кучи пепла и нагромождение головешек, покрывавших пол помещения. Сводчатый потолок и стены были в трещинах. Несмотря на мрачную обстановку, в рыцарском зале, имевшем три больших окна со стороны двора, было достаточно светло. Ни Брюсов, ни Чернышев тогда, конечно, не знали, что Роде привел их в гостиную так называемых «Маршальских покоев», бывших в Средневековье местом проживания великих магистров Тевтонского ордена, а затем небезызвестного Альбрехта Бранденбургского — последнего рыцарского гроссмейстера и первого герцога Пруссии. Это был зал, площадь которого достигала не менее ста двадцати квадратных метров, с высокими сводами, большими стрельчатыми окнами — приметами ранней готики, несколькими проемами-арками, ведущими в соседние помещения. В восточной стене просматривалась полутемная ниша непонятного назначения. Штукатурка обвалилась во многих местах, обнажив старинную кладку, и только фигурные кирпичи гуртов[158] сохраняли свое почти первозданное великолепие.
Итак, это старейшее помещение замка стало, согласно новым свидетельствам Роде и Файерабенда, последним прибежищем Янтарной комнаты.
