Конечно, не искушенный в тайном противоборстве спецслужб, Борисов не мог знать, что Кёнигсберг, в котором уже молчали пушки, был буквально наводнен агентурой, оставленной Главным управлением имперской службы безопасности. Еще задолго до начала боевых действий на территории Восточной Пруссии в ничем неприметной кёнигсбергской школе имени Йорка, располагавшейся на одноименной улице в кёнигсбергском районе Закхайм[215], дислоцировалась военно- разведывательная диверсионная школа, руководство которой осуществлял некий Гюнтер Бааль — профессиональный военный разведчик, работающий в СД. Набор в школу производился через систему партийных ячеек НСДАП и находился под строгим контролем крайслейтера Вагнера. В течение трех месяцев молодые немцы, фанатично преданные фюреру, изучали с опытными преподавателями тактику тайной борьбы — агентурную работу, диверсионную и разведывательную деятельность.
По прямому указанию Коха спецподразделение СД сформировало из выпускников школы около сорока подпольных групп «Вервольфа» и так называемых «Эдельвейс-пиратов», в которых шестнадцати- семнадцатилетние мальчишки из «Гитлерюгенда», присягнув на верность Адольфу Гитлеру, готовы были пойти на самопожертвование во имя пресловутых идей национал-социализма. После кровопролитных апрельских боев и падения города-крепости в нем осталась агентурная сеть, руководимая тщательно законспирированными резидентурами СД. Для ведения боевых операций члены групп «Вервольфа» были снабжены личным оружием, боеприпасами, подрывными средствами, радиостанциями. В специально замаскированных бункерах и заранее обусловленных местах оставлялись склады продовольствия и вооружения. Именно деятельностью подпольных нацистских групп объясняется то обстоятельство, что в совершенно опустошенном городе с полностью деморализованным населением в первые мирные месяцы отмечались частые случаи убийства советских солдат, поджоги складов и порчи военной техники. Нередко кёнигсбергская оперативная группа «Смерш» Краснознаменного Балтийского флота или армейские подразделения НКВД выявляли целые осиные гнезда фашистского подполья. И только через пару лет, когда из Калининградской области уехали последние немецкие жители, закончилась тайная война террора и диверсий.
Из книги Фрайгера Рута
«Вервольф. Осколки коричневой империи».
Москва, 2007 год[216]
«„Вервольф“ не был мифом. Это был последний идеологический оплот нацистского режима… „Вервольфы“ взрывали мосты, расправлялись с советскими и союзническими офицерами, расстреливали из засад транспортные колонны, разрушали здания, где располагались новые органы власти… В 1945 году, после крушения рейха, „вервольфы“ превратились в форменных линчевателей… Их жертвой мог стать фактически любой, кто хотел поспособствовать налаживанию мирной жизни в новых, послевоенных условиях».
Но ничего этого, конечно, майор Борисов не знал, а рядом с ним, кроме немцев, не нашлось людей, которые могли бы предостеречь его от опасных поисков. Поэтому и случилось то, что должно было случиться. Активность советского майора не осталась без внимания «сторожевой агентуры» СД или фанатиков из «Вервольфа», и те сделали свое черное дело, чтобы сохранить тайну, которая должна была уйти в небытие вместе с гибелью Третьего рейха.
Из беседы с писателем А. Васильченко на тему:
«Партизаны Третьего рейха». Радио «Эхо Москвы».
26 ноября 2006 года
«…Где-то после 1945-го, к 1946 году это были мелкие вылазки, в основном сводившиеся к подрыву мостов, обрезанию линий связи, убийству… отдельных милиционеров. В мае — июне 1945-го — огромное количество диверсионных вылазок из руин, большое количество погибших советских солдат и… немецких антифашистов, готовых к сотрудничеству».
Труп майора с обезображенным лицом и колотыми ранами на груди и руках был найден в дальнем конце парка, там, где в каменном заборе зияла большая пробоина, а на дороге стоял обгоревший остов немецкой самоходки. Военврач, осматривавший бездыханное тело, сделал заключение, что смерть Борисова наступила от удушения, а раны на лице и теле были нанесены незадолго до смерти. «Видимо, пытались у него что-то узнать», — предположил врач. Старший лейтенант отдела контрразведки «Смерш», выехавший на место происшествия сразу по поступлении сигнала об обнаружении трупа, подумал, слушая военврача: «А что, собственно, он такого мог знать, этот майор Борисов, начальник подсобного хозяйства стрелковой дивизии, — разве что количество коров и свиней в хозяйстве?» И, не вдаваясь в подробности, составил соответствующую докладную записку.
Спустя год в этих же местах произошло еще одно крайне странное событие, очевидцами которого были два человека — мать и дочь Дороховы. Об этом стало известно в 1962 году, когда в редакцию газеты «Калининградская правда» пришло письмо из Ленинграда.
Из письма Дороховой в редакцию газеты
«Калининградская правда». 1 мая 1962 года
«Уважаемые товарищи! Прочитав книгу В. Дмитриева и В. Ерашова „Тайна янтарной комнаты“ и узнав о розысках в районе г. Кёнигсберга немецких подземных сооружений, мы вспомнили об одном случае, который на всякий случай решили Вам описать…»
Далее следовала какая-то даже немного жуткая история с элементами мистики. Судите сами.
В августе 1946 года Раиса Ивановна с дочерью Леной приехали в Кёнигсберг, с 4 июля называвшийся уже именем «всесоюзного старосты»[217], чтобы немного отдохнуть. Приехали из превращенного в руины Минска, куда возвратились после четырехлетней эвакуации. Их дом на улице Карла Маркса чудом оказался цел, и они с дочерью постепенно начали налаживать нелегкий послевоенный быт. На лето их пригласил к себе брат Раисы Ивановны, направленный в начале 1946 года на восстановление кёнигсбергского мельничного комбината. Брат писал, что хотя город весь разрушен и находится в страшном запустении, он поможет сестре с племянницей, и они не пожалеют о месяце, проведенном у него в гостях. При этом он намекал, что родственники даже смогут кое-что привести из продуктов домой в Минск.
Устроились мать и дочь в пустующей пока комнате двухэтажного дома на Текстильной улице. Квартиры здесь занимали сотрудники комиссии по приему, размещению и хозяйственному устройству переселенцев отдела областного управления по гражданским делам, а также специалисты различного профиля, прибывшие вместе с семьями восстанавливать объекты целлюлозно-бумажной, лесной и пищевой промышленности.
Дом был добротный, с большим садом, огороженный невысокой резной железной оградой, двумя подземными гаражами, детской площадкой с качелями и чудом уцелевшей гипсовой фигуркой смешного гномика. Но особенно интересны были рельефные орнаменты на межоконных проемах. На коричневой керамической плитке выделялись миниатюрные изображения всевозможных животных и рыб, маленьких амурчиков с луками и стрелами, каких-то причудливых фигурок. Часто повторялись изображения весов и раков с растопыренными клешнями. На металлической решетке у калитки со сломанным электрическим замком висела еще табличка с немецким названием улицы — «Брюннэкаллее».
Весь июль лили проливные дожди. В августе немного распогодилось, но дни были хмурыми. До отъезда оставалось совсем немного времени, когда погода вдруг резко переменилась, наступили теплые солнечные дни.
Раиса Ивановна узнала от женщины из квартиры напротив, жены начальника какой-то строительной конторы, что неподалеку отсюда есть несколько озер, куда все ходят купаться. Вода в этих озерах была чистая, не в пример запущенным городским каналам и прудам, которые еще весной сорок пятого года оказались забитыми трупами людей и животных, завалены всяким мусором и обломками рухнувших
