некоторые имена действующих лиц.
Я буду считать, что справился со своей задачей, если читатель не только пролистает страницы этой книги, но и вместе со мной совершит увлекательное путешествие по событиям минувших дней — проследит реализацию тайных замыслов фашистского руководства по сокрытию ценностей на объектах организации «Вервольф»[2], сформированной гитлеровцами в конце войны для осуществления диверсионно-террористических актов в тылу советских войск, и задумается над тем, все ли мы сделали, чтобы напасть на след потерянных сокровищ.
Я посчитал бы большой удачей, если бы моя книга побудила всех, кому не безразличны интересы нашей страны и судьба дальнего западного островка нашей Родины, решительно выступить за сохранение наших, российских приоритетов в поиске ценностей, утраченных в годы Второй мировой войны. Мы не имеем права добавить к множеству исторических унижений, которые пережило наше государство в последние два десятилетия, еще одно — находку уникальных сокровищ цивилизации руками предприимчивых иностранных дельцов или собственного российского криминалитета. Мы в состоянии это сделать сами. Для этого у нашего великого народа есть все — гибкий ум, трудолюбие и самоотверженность. Нужны лишь люди, способные начать такую работу, поставить ее на высокий организационный и исследовательский уровень. Не для собственного обогащения или реализации личных амбиций, а в интересах России и последующих поколений, во имя российской культуры как неотъемлемой части мировой цивилизации.
Глава 1
Откровения Эриха Коха
Тяжелая железная дверь, покрашенная светлой масляной краской, со скрипом открылась, и на пороге в сопровождении надзирателя показался невысокий старичок. Одет он был в теплую куртку темного, почти черного цвета и линялые бежевые брюки. В руках у старика был непонятной формы головной убор — что-то вроде арестантской стеганой шапочки. Очки с толстыми стеклами на худом морщинистом лице придавали ему вид добродушного пенсионера, находящегося на заслуженном отдыхе в каком-нибудь интернате для престарелых.
Старичок, опираясь обеими руками на трости, довольно проворно вошел в комнату, слегка шаркая по цементному полу.
— День добрый! — проговорил он, чуть шепелявя.
— Здравствуйте! — Ожидавший его в комнате мужчина лет тридцати, не протягивая ему руки для пожатия, жестом указал старичку на одну из двух табуреток, стоящих посередине комнаты.
— Благодарю вас, — дружелюбно произнес «пенсионер», присел на табуретку и, протягивая надзирателю трости, произнес: — Вацлав, забери, пожалуйста, пока это.
— Давай, Эрих, я пока отнесу их к себе!
Надзиратель, одетый в синюю униформу, был тоже немолодым. По тому, как он с готовностью взял протянутые трости, было видно, что между гам и его «подшефным» сохраняются доброжелательные отношения и не чувствуется никакой вражды, какую можно было бы ожидать между человеком, долгое время находящимся под стражей, и его тюремщиком.
— Вы хотели поговорить со мной. Я слушаю вас, господин…
— Урбан, — представился собеседник.
— Слушаю вас, господин Урбан! — Старичок равнодушно посмотрел на собеседника, своим безразличным видом давая понять, что делает большое одолжение, согласившись на разговор с ним.
Произнесено все было так спокойно и буднично, как будто два человека встретились для обсуждения какого-то малозначительного дела где-нибудь в страховой конторе или пенсионном отделе.
— Я — сотрудник Управления гражданской милиции в Ольштыне, — представился молодой мужчина. — По поручению Следственного бюро МВД Польской Народной Республики я должен задать вам несколько вопросов о…
— Я могу отвечать на ваши вопросы, а могу не отвечать… Я достаточно хорошо знаю мои права и обязанности, господин Урбан! — резко ответил старик.
В один момент его испещренное морщинами лицо утратило всякие признаки благодушия. Он уже не походил на милого пенсионера, мирно беседующего со страховым агентом. Глаза зло смотрели на собеседника, кончики губ резко опустились вниз. Старик стал как-то тяжело дышать. Было видно, что ему не хватает воздуха.
Урбан слегка поежился, не ожидая такой агрессивной реакции от старика. «Да, если сейчас, когда ему около восьмидесяти, он так реагирует на неприятные ему вопросы, то как оно было тридцать лет назад? — подумал сотрудник польской милиции. — Тогда, наверное, к нему нельзя было и подступиться! Гаулейтер![3] Безграничный властитель Восточной Пруссии!»
Да, перед капитаном Урбаном сидел действительно один из некогда самых могущественных людей Третьего рейха, человек, имя которого проклинали миллионы людей на Украине, в Польше да и в самой Германии. Перед сотрудником польской милиции сидел бывший гаулейтер, обер-президент и комиссар имперской обороны Восточной Пруссии Эрих Кох, отбывающий срок пожизненного заключения в польской тюрьме. Это было девятнадцатого июля 1975 года.
На протяжении предшествующих лет фигура гитлеровского сподвижника не раз привлекала внимание прессы, а в 1958 году, когда состоялся судебный процесс в Варшаве, польские газеты подробно рассказывали о бывшем нацистском гаулейтере. После войны видному нацисту удалось скрыться. В течение пяти лет он проживал в Германии неподалеку от Гамбурга под именем Рольфа Бергера, но в 1950 году был арестован полицией и выдан Польше.
Из статьи в газете «Трибуна люду» от 22 октября 1958 года
«…Кох — владелец золотого партийного значка НСДАП[4], партбилет № 90. Он был одним из тех, которые с самого начала были связаны с Гитлером и облегчили его приход к власти, а позже установили в Германии гитлеровский режим. Кох был одним из самых преданных людей Гитлера, благодаря чему за короткое время стал занимать высокие посты как в гитлеровской партии, так и в правительстве Третьего рейха. Исполняя свои обязанности, Кох многократно участвовал в тайных переговорах с Гитлером, во время которых обсуждались важнейшие проблемы, касающиеся внутренней и международной политики гитлеровской Германии…»
— Господин Кох, скажите, пожалуйста, вы не знали некоего Збигнева Клепинского? — начал беседу капитан Урбан.
— Нет, не знаю, — не раздумывая, ответил Кох.
— Вспомните, пожалуйста! Вы еще с ним лежали в тюремной больнице семь лет назад.
Кох на мгновение задумался, как бы вспоминая. В глазах у него мелькнул недобрый огонек. С явным раздражением он снова резко ответил:
— Нет, не знаю.
По-видимому, капитан не ожидал, что с самого начала разговора Кох воспримет в штыки его вопросы, и чуть-чуть стушевался, подбирая слова. Кох же, видя смущение собеседника, сам начал:
— Вот вы меня спрашиваете про какого-то там… Да я не помню даже такой фамилии. Я уже давно в тюрьме и не могу упомнить всех, с кем встречался. Да мне этого и не нужно. Вы лучше скажите, когда мне будут улучшены условия содержания? Здесь, в Барчеве, нисколько не лучше, чем в Мокатовской тюрьме. А я все-таки не простой заключенный! Я…
— Господин Кох, — попробовал остановить его натиск капитан Урбан. — Я знаю, что вы содержитесь…
— Ничего вы не знаете! — старик резко перебил капитана. — Мне уже восемьдесят лет, а я сижу в такой вонючей камере!
Из статьи в немецкой энциклопедии «Дер гроссе Броккгаус». Том дополнений, 1935 год
