шайтана Насреддине. С ним надо быть очень осторожным. Нужно приглядеться к нему, узнать все его хитрости, его повадки…
— Не продолжай, — сказал толстяк. — Трудно охотиться за дичью, когда не знаешь ее. Расскажи нам, о многоопытнейший из судей, что-нибудь новенькое о Насреддине…
Абдурахман выразительно подмигнул в сторону погонщиков, невозмутимо сидящих в тени верблюдов.
— Они не услышат, — поняв знак, успокоительно сказал тощий.
— Да-да, они ничего не должны слышать, — забеспокоился толстяк. — Ведь Абдурахман случайно пристал к каравану, потом случайно оказалось, что ему с нами по дороге… Если же эти бродяги догадаются, в чем дело…
Толстяк даже глаза закрыл от ужаса.
— Выслушайте снисходительно совет ничтожного слуги вашего, — прикрыв из почтения один глаз, зашептал Абдурахман. — Пусть многомудрый судья громко рассказывает истории о Насреддине, а я буду кричать после каждой: «О великий ходжа Насреддин!», «О защитник нищих и неимущих!»… Вы же — да простит нас аллах! — сердитесь на меня. И пусть эти мошенники слышат, что я противен вам своей любовью к этому бродяге Насреддину, да оближет шакал его кости!..
Толстяк снисходительно поглядел на тощего: вот, мол, какие у меня мудрые помощники.
А тощий, смочив горло глотком воды из бурдюка, откашлялся и сказал:
— Я расскажу вам, как Насреддин отучил правоверных от освященного аллахом обычая делать судье подношения.
— Как? — ужаснулся толстый. — Разве судья не получает подношений? А как же тогда узнавать, кто прав, кто виноват? Воистину ужасно то, что ты говоришь, а я слышу!
— Вот поэтому-то, о сын мудрости, — сказал тощий, — я, как ты видишь, и превратился в кожу да кости.
— Судья, который берет взятки! — завопил вдруг Абдурахман так пронзительно, что все вздрогнули. — Это неслыханное дело! Правильно поступил Насреддин, проучив этого жулика!
Тощий гневно поглядел на шпиона, но тот, подмигивая обоими глазами, продолжал орать:
— Ай-яй, пусть прославится имя Насреддина — защитника справедливости!
— Если ты, сын гиены, еще… — начал было тощий, но жирная ладонь легла на его колено, и толстый прошептал:
— Не шуми! Так надо… Лучше начинай свой рассказ.
Однажды Насреддин принес мне документ, к которому я должен был приложить печать. Дело касалось наследства его друга, портного Мукума, — участка земли. Я даже не стал читать этой бумаги — чем можно поживиться у оборванцев? Бездельник Насреддин несколько раз заходил ко мне, просил, угрожал, но уходил ни с чем. Но вдруг в один прекрасный — будь он проклят аллахом! — день этот мошенник Насреддин приносит мне в дар громадный горшок, тяжелый, как мельничный жернов.
— Чудесно! — пробормотал толстяк. — Горшок — это хорошо. Тяжелый горшок — еще лучше!
— Я заглянул — горшок был полон меда!..
— О, клянусь аллахом, — облизнулся толстый судья, — мед — это втрое хорошо!
— Я немедленно скрепил документ печатью и вручил его Насреддину.
— Справедливо, справедливо, — важно кивнул чалмой толстый.
— Но когда я захотел попробовать мед, то оказалось, что мед был в горшке только сверху, на толщину пальца, а под ним до самого дна — вонючая глина…
— Нужно было немедленно вернуть бродягу!
— Я так и сделал… Насреддина нашли на базаре, вместе с тем самым портным Мукумом, чей документ я заверил. Мой посланец подошел к Насреддину и сказал: «После наложения печати обнаружилась ошибка в документе. Верни его судье, он тотчас же исправит текст». — «Это не в бумаге обнаружили ошибку, — ответил Насреддин, — а в горшке с медом». И рассказал всему базару историю с глиной. Каково было мое положение?
— Ха-ха-ха! — залился смехом, похожим на бульканье кипящего на очаге чайника, Абдурахман. — Так и нужно наказывать жадных судей! Да прославится имя Насреддина — защитника бедных!
Тощий злобно глядел на длинноносого. Караванщики с интересом прислушивались к рассказу, перемигивались, не скрывая улыбок,
— Прекрати смех, нечестивец! — грозно крикнул толстяк Абдурахману. — Или мы прогоним тебя — добирайся до города со своим верблюдом один, как хочешь…
Длинноносый покосился на погонщиков и придал лицу серьезное выражение.
— Вот еще случай, — скучным голосом протянул тощий. — Решал я спор между муллой и бедняком. Мулла еще накануне принес мне жирную курицу с цыплятами…
— И она оказалась поддельной, как горшок с медом? — догадался толстый.
— Нет, курица была настоящей, но когда я спросил муллу, что он может сказать в доказательство своей невиновности, то Насреддин, находящийся тут же, крикнул: «Не задавай глупых вопросов, судья! Ведь та курица с цыплятами, которую тебе вчера передал мулла, уже все сказала!»
— Ха-ха-ха!.. — забулькал было Длинный Нос, Но тощий судья продолжал:
— Знай: Насреддин часто пользуется каким-нибудь трудным спором или сложной тяжбой, для того чтобы опозорить судью!
— Меня-то, если на то будет воля аллаха, он не сумеет провести, — ухмыльнулся толстяк.
— А вот как ты, о сын мудрости, решил бы такой спор: жалобщик утверждает, что он стоял все время рядом с дровосеком и подбадривал его, говоря при каждом взмахе Топора: «Вот так, вот так». А теперь дровосек, получив плату за труд, не хочет делиться. Как тут быть?
Толстый продолжал улыбаться, но глаза его стали растерянными.
— Я тоже не мог ничего придумать. Но тут подвернулся ходжа и решил это дело в одно мгновение. Он взял у перепуганного дровосека его деньги и позвенел ими возле уха жалобщика, приговаривая: «Тот, кто не работал, а только болтал, тот получает вместо денег их звон».
— Да прославится мудрый Насреддин! — закричал пронзительно Абдурахман — Длинный Нос.
Толстый судья озабоченно покачал головой:
— Да, он, пожалуй, умнее, чем мне говорили…
И впервые за многие дни улыбка сползла с его круглого, как таз, лица.
А тощий, очевидно, тоже впервые за многие дни, улыбнулся Улыбка получилась какой-то скомканной, более похожей на судорогу, чем на улыбку, но все же это было большим событием для мрачного тощего судьи.
— А вы знаете, — очень громко, чтобы его услышали караванщики, начал Длинный Нос, — как ходжа отвечает на вопросы? Еще в школе, учеником, он прославился решением знаменитой задачи о двух коровах.
— «Две коровы, одновременно проходившие по узкой улице, сцепились рогами. Первая шла слева, вторая справа. Которая может сказать, что другая первая зацепила ее своим рогом?» — скороговоркой закончил тощий. — Про эту задачу ты говоришь?
— Именно про эту, о многомудрый, — приложил руку к груди Абдурахман и продолжал: — Ученики отвечали по-разному…
— Первая виновата, — не вытерпел толстяк.
— Нет, вторая, — сказал тощий.
Длинный Нос хихикнул. Оба судьи негодующе посмотрели на него.
— Вы оба неправы, справедливейшие и достойнейшие, — почтительно произнес бывший великий подслушиватель бывшего пресветлого эмира.
— Так как же решается задача? — удивился толстяк.
— Какая же корова может сказать, что зацепили ее? — вытянул шею тощий.
— Насреддин сказал: «Эх, да где же это видано, чтобы коровы заговорили? Как же вы хотите, чтобы одна из них сказала что-то другой? Из говорящих коров я встречаю только одну породу — судейскую, да и то она, пожалуй, скорее относится к ишакам!»
И Абдурахман довольно забулькал.
