Видимся мы чаще в столовой, чем дома. И вот на днях Гриша обедает, я к нему подсаживаюсь. Накануне он свое строительство сдал: поселок на тысячу квартир и клуб. Кругом о нем разговор хороший идет: «Тысячу новоселий будем одновременно праздновать!» А он сидит за обедом мрачный, ну, прямо Суховей Суховеич!
Материнское сердце не выдержало, стала я его расспрашивать.
«Попал я, мама, — говорит он и улыбается, — в безвыходное положение. В постройкоме был — даже там помочь не могут».
Тут я чувствую, у меня брови дыбом встают от ужаса.
Оказывается, когда Гриша новоселам ключи от новых квартир вручал, то его на радостях каждый к себе на новоселье приглашал. Поселок сдали в течение недели, и получилось так, что новоселье-то у всех на один день назначено: на первое число! Ну, Гриша сперва пообещал некоторым заглянуть на минутку, а потом спохватился, да уже поздно — остальные обижаются: что ж, мол, к одним идешь, а к нам нет? Хоть на чуток загляни — поднимешь тост за нашу жизнь на новом месте. Гриша не смог отказать и наобещал всем: дескать, постараюсь и так далее.
«Вот теперь и подсчитай, мама, — говорит, — ведь квартир тысяча, в каждой минимум по пяти минут посидеть нужно, это же больше восьмидесяти трех часов получается!»
«Выходит, Гришенька, — спрашиваю я, — ты слово-то свое нарушишь?*
А сама в уме другой расчет произвожу: в каждой семье согласно обычаю минимум по сто граммов поднесут — попробуй откажись. Это же получается: тысяча раз по сто?! Нечего сказать, попал мой непьющий сынок в переплет!
Тем временем, смотрю, Гриша что-то карандашом по бумажной салфетке чиркает. Всю салфетку исписал! Мне спросить неудобно — может, какая-нибудь строительная тайна? Но когда он ушел и салфетку эту на столике оставил, то я ее прибрала. Вверху там стояло число новых квартир — 1 000. Потом — 5 м, пять минут, значит. И между ними знак умножения. Дальше — значки, формулы какие-то... «Не иначе, — думаю, — Гришка какой-нибудь реактивный прибор конструировать будет для молниеносных посещений».
А вчера получаю записку: «Мама! Праздник строителей, посвященный окончанию работ, мы с тобой встречаем в новом клубе. Целую. Григорий». Встретились мы за праздничным столом, только подняли бокалы, выпили, смотрю — а рядом стул уже пустой. «Ну, — думаю, — побежал сынок по квартирам, дай бог ему здоровья!» Жутко мне стало, как я сто граммов на тысячу множить принялась. Вдруг радио заговорило. Гришин голос! Поздравляет с окончанием строительства, желает успехов. И потом рассказывает, в какое затруднительное положение он попал. Короче говоря, решил он сделать новоселам подарок — на месяц раньше срока радиофицировать поселок.
«Радио, — говорит, — теперь дает мне возможность лично, как я обещал, поздравить каждого из вас с новосельем, вместе с вами поднять тост за наши трудовые успехи!»
Возвращается Гриша на место, я ему показываю ту самую салфетку, что он в столовой оставил.
«Если ты тогда уже насчет радио все придумал, — говорю, — так зачем же ты квартиры на минуты множил? Чтобы мать ввести в заблуждение?»
«Это, мама, — смеется он, — расчет провода для радиофикации поселка. И минуты здесь ни при чем — буквой «м» метры обозначаются!..»
В окна видны машины, идущие через перекресток. Вот мчится 25-тонный «МАЗ» — грузовик Минского автозавода. Вот ползет «автопурга» — снегоочиститель. Вот сворачивает к бензозаправочной колонке голубой автобус.
— Кинохроника! — говорит Илья. — Интересно, что они сегодня снимали? Сейчас спросим, сюда Константин Петрович идет — старший оператор.
— Кинохроника, — улыбается Ксения Ивановна, — больше всего любит украинский борщ и компот по- челябински.
Дверь распахивается, и клуб морозного воздуха вваливается в «зал транзитных пассажиров». В первое мгновение нельзя из-за тумана разобрать, где кончается холодный воздух и где начинается Константин Петрович. Потом становится виден белый полушубок, широкие плечи, веселые голубые глаза.
— Привет, Коты Котовичи! — басит оператор. — Вас на самом деле двое, или это у меня все еще отголоски вчерашнего банкета? Двое? Тогда все в порядке! А я только что из школы — снимали Праздник сказки. Чудесное зрелище — ну, прямо панорамное кино!
— Весь наш драмкружок, наверное, там давно, — говорит Илья, — а мы вот машину ждем. Утром выступали в детсаду, задержались из-за охрипшей Красной шапочки!
— Мне бы ваши заботы, — вздыхает Константин Петрович. — Такой позор, сказать стыдно. Операторов много, а «белое пятно» одно — и никак не можем его ликвидировать...
«БЕЛОЕ ПЯТНО»
— Кинохроникеры «белым пятном» называют Александра Гладышева. Да, да, того самого, знаменитого машиниста шагающего экскаватора. Кажется, при чем здесь «белое пятно», символ неизвестности? Сейчас поймете. Мы снимаем кинолетопись стройки. Лучших стахановцев, новаторов, изобретателей, важнейшие этапы строительства, знаменательные события. Через несколько лет все это будет исторической ценностью. Ведь эти кадры войдут во все фильмотеки коммунизма! А вот исторические кадры с участием Гладышева — «белое пятно» нашей кинолетописи. Учебный фильм о работе Гладышева мы сняли, по нему учатся на всех стройках, а вот, например, первый кубометр грунта из котлована — его Гладышев вынимал — мы не смогли снять... И конец работы на водохранилище, так сказать «последний ковш», тоже не сняли. Все Гладышев виноват. Приезжаем на участок.
«Когда начинаете рыть котлован? — спрашиваем. — Двадцатого числа? Хорошо».
«Но ведь у нас есть некоторое перевыполнение плана?» Уточняем, что рытье может начаться семнадцатого.
«На всякий случай, загляните шестнадцатого, — говорит начальник участка, — не ошибетесь».
Заглядываем точно шестнадцатого. Как нас увидели в конторе — смех начался. Оказывается, Гладышев уже 15-го утром первый кубометр грунта вынул!
Ладно, думаем, отыграемся на последнем ковше. Хороший кадр: конец земляных работ на котловане и так далее. По плану конец двадцать девятого числа, мы договариваемся на двадцать шестое, но для страховки прибываем двадцать четвертого. И первого, кого мы встречаем, — Гладышева, преспокойненько шагающего рядом со своим экскаватором: все работы кончил и перегоняет свою «шагалку» на новое место. А в котловане уже бетонщики возятся!
Тут я рассвирепел.
«Из-за вас, товарищ Гладышев, — кричу, — мы сорвали дело большой государственной важности! Вы подводите советскую кинематографию! Это безобразие, это недостойно!» И так далее.
Помню, грозился даже, что буду жаловаться в партком.
А потом, прямо среди монолога, меня вдруг смех разобрал. «Что же, — думаю, — я на него кричу?» На каком основании? Ведь это он может на меня кричать, что мы ему своими съемками работать мешаем! Он план перевыполняет, шагает впереди времени, а я ему сцену у экскаватора закатил!
Мы оба посмеялись над создавшейся ситуацией и договорились, что в следующий раз я буду внимательнее наблюдать за темпами и не допущу опозданий. И вот, товарищи, нынче я ликвидирую «белое пятно»! Сегодня я Гладышева сниму в исторический момент: начало работ по прокладке соединительного канала! Понимаете? Степь, целина, крупным планом — стальные зубья вгрызаются... И так далее.
Дверь распахивается, и в комнату влетает Миша Римов.
— Граждане пассажиры! — объявляет он. — Производится посадка на курьерский самосвал маршрутом Перекресток — село Никитское. Вам, Ксения Ивановна, тоже можно этим составом ехать — у поселка выгрузитесь. Эх, и машину я вам подобрал: первый сорт — третья скорость. Помчитесь — словно ветер!
