Конструктор был очень удивлен, когда его засыпали вопросами о здоровье Гали, о жизни в Кузьминках, о Толе...
— А я думал, что, кроме меня, на такую высоту никто и не заберется больше, — с уважением оглядывая альпинистов, молвил Ерошкин. — Вот и откровенничал... Вы уж простите!
— Нет, уж это вы простите, что мы стали невольно читателями ваших записок! — сказали альпинисты. — Но у нас такой порядок: взошел, прочел записку предшественников, сам написал...
— Да я уж сообразил, что недоразумения могут произойти, — засмеялся Ерошкин. — - Принял меры... Теперь свои записки буду в конверты класть и марки «Авиапочта» наклеивать. А уж вы, пожалуйста, эти письма с собой захватывайте в лагерь. Там, на обороте конверта, несколько слов черкните: мол, найдено там-то, дескать, тем-то и тем-то. И обязательно чтоб печать. А то Галин папа — такой въедливый старик! — ну ни одному слову моему не верит... «Не может, — говорит, — Костька на гору влезть даже с помощью авиации... Краснобай он — вот кто...»
РЕШАЮЩИЙ ГОЛОС
Конечно, если рассматривать производство кваса в сравнении, скажем, с производством гидротурбин, то квас покажется такой несущественной мелочью, такой микроскопической деталью нашей жизни, что и говорить о нем не захочется. Но в квасном производстве тем не менее тоже имеются различные животрепещущие проблемы. Есть там и передовые квасоводы и, наоборот, квасологи-консерваторы. Так, например, на одном комбинате фруктовых и газированных вод группа рационализаторов усовершенствовала бутылочный квас хлебного происхождения. В результате резко улучшились вкусовые качества этого популярного напитка. Казалось бы, все в порядке. По тут-то и начались дискуссии. Одни деятели фруктово- водного фронта настаивали на немедленном выбросе нового кваса в торговую сеть. А сами изобретатели, зная беспокойный характер своего детища и его, так сказать, легкую возбудимость, не соглашались на это. Они требовали заменить старую укупорку новой, способной совладать с квасом-буяном.
— Загнать в бутылку его легко, — утверждали изобретатели, — а вот удержать там продолжительный срок — дело трудное. Тут старая жестяная нашлепка не годится.
И вот вокруг вопроса об укупорке развернулись творческие дебаты. Было созвано специальное производственное совещание. После двухчасовых прений страсти так накалились, что пришлось объявить перерыв, и все направились в буфет — смочить горло.
А там, в буфете, продавался новый квас. Так как он еще не был официально утвержден, то его выпускали только для внутрикомбинатского потребления — бутылок сто в день. И надо отметить, пользовался он среди сотрудников выдающимся успехом — расхватывался молниеносно. Даже тот, кто всю свою жизнь активно презирал безалкогольные напитки, и то брал сразу по нескольку бутылок.
Как обычно, страсти, кипевшие на производственном совещании, продолжали бурлить и во время перерыва, в буфете. Глава сторонников старой укупорки — коммерческий директор предприятия, набив карманы бутылками (жена спустила директиву насчет окрошки!), продолжал спор, не отходя от кассы:
— Надо как можно скорее вывести данный напиток на столбовую потребительскую дорогу! Нельзя лишать покупателей удовольствия пить наш квас. Его продажу уже планирует вся торговая сеть. А вы из-за какой-то там укупорки забываете об интересах потребителя! Сойдет и так!
Причем коммерческий директор по своей всегдашней привычке жестикулировал так активно, что издали казалось, будто он танцует лезгинку, стоя на месте, или по крайней мере выполняет скоростным методом весь комплекс утренней гимнастики.
В буфете и без того было жарковато, а после такого монолога вокруг коммерческого деятеля воздух начал струиться, как вокруг сильно натопленной печки. И только он крикнул насчет того, что, мол, «новоукупорщики — перестраховщики, забывают о потребителе», как вдруг раздался шлепок, словно кому- то дали оплеуху. Затем послышалось такое шипение, будто ансамбль ужей запел хором. Коммерции директор так и застыл на полужесте, растопырив руки.
— Вот он, решающий голос, — сказал кто-то. — Товар всегда должен говорить сам за себя!
И в это время, следом за первой бутылкой, ударила бутылка в правом кармане. Потом сразу, во все стволы, рванул квас, запрятанный в другие места. Жестяные укупорки взлетели под потолок, некоторые заскочили в колпак люстры. Коммерческий директор походил на человека, попавшего под струю огнетушителя. Пиджак его булькал и пенился. Буфетчик бросился на помощь, кассирша прикрыла телом наличность, дабы последующие квасные фонтаны не подмочили дневной выручки. Прочие запасливые товарищи начали спешно выгружать из карманов прихваченные впрок бутылки и отскакивали от них, как от мин замедленного действия.
— Ну, сказал бы вам потребитель спасибо? — окружили сотрудники пострадавшего. — А если бы в магазинах началась такая вот канонада? Что стало бы с честью комбинатской марки?..
...Через полчаса производственное совещание возобновилось. Коммерческий директор, отмытый, просушенный и даже успевший уже сдать пустую посуду, сидел тихо и от предоставленного слова отказался.
Единогласно было принято решение разработать новую систему укупорки для усовершенствованного кваса. Вот что значит — товар высказался сам за себя.
ЗНАКОМОЕ ЛИЦО
На очередном кинопросмотре в Доме актера я увидел, как мой приятель раскланялся с эффектно одетым молодым человеком.
— Кто это? — спросил я. — Знакомое лицо!
— Разве ты его не знаешь? — удивился приятель. — Ну, как же! Его фамилия, кажется, Кукин... а может быть, Кикин. Что-то в этом роде. Вполне актуальный товарищ. Я его вижу на всех премьерах — театральных, спортивных, кино...
— Да, но кто он? Кем работает, где?
— Не знаю, но, наверное, имеет какое-нибудь отношение к искусству... а может, спорту...
Кем работает Кикин-Кукин, точно никто не знал. Так же, как никто точно не знал его фамилии. Но на всякие закрытые мероприятия вроде актерских вечеров отдыха или встречи с чемпионами мира за чайным столом Кикин-Кукин проходил свободно. Пока контролеры и администраторы вспоминали, кто же он такой («Знакомое лицо!..»), Кукин-Кикин вежливо говорил: «Добрый день, как поживаете?» — и проникал беспрепятственно в заветное помещение.
Я случайно побывал дважды подряд на модных премьерах, а Кукин-Кикин уже начал здороваться со мной, как со старым другом: у него оказалась отличная память на лица.
Потом я встретил Кикина-Кукина на стадионе, во время модного футбольного матча. Он сидел недалеко от телевизионной камеры, как раз в том самом месте, которое обычно показывают телезрителям, когда требуется «дать публику». Кикин-Кукин дружески подмигивал оператору, тот мучительно морщил лоб («Знакомое лицо!») и приветливо улыбался в ответ.
Кикин-Кукин «болел» образцово-показательно: шляпа на затылке, в одной руке трещотка, в другой — флажки с эмблемами играющих команд.
Он выглядел эффектно, и оператор, все так же морща лоб («Знакомое лицо?!»), направлял свою камеру в сторону Кикина чаще, чем требовалось.
Мне припомнилось, что несколько раз я видел физиономию Кукина на экране телевизора. Так вот почему он мне показался знакомым!
