за обед и, закусив после рюмочки, сказал как бы между прочим:
— А у нас, Маша, Евлампиева, наконец, сняли... Вот что значит мы совместными усилиями... коллективно!
— Но ведь ты, кажется, был о Евлампиеве неплохого мнения? — введенная в заблуждение хорошим настроением Тютькина сказала жена.
— Я? — ужаснулся бухгалтер, и глаза его начали излучать фосфорический свет. — Это я-то? Да разве ты не помнишь, садовая голова, что говорилось мною об этом типе! Летом, на даче, в прошлом году, а?
Обед кончался в молчании. Жена самоотверженно пыталась вспомнить — и не могла. Вечер тоже не принес никаких результатов. И только ложась в постель, она припомнила, что муж сказал ей о Евлампиеве. Действительно, разговор был. Ночью, крепко заперев дверь и заставив жену забраться под одеяло с головой, Тютькин прошептал:
— Между нами. Никому — ни гу-гу. Я лично считаю, что Евлампиев наш не того... Ясно?
И заснул.
Вот так же он спал и сейчас — счастливо улыбаясь, с сознанием выполненного долга. Ему было морально легко — что ни говори, а он тоже давно раскусил Евлампиева и оценил его по заслугам.
Наутро Тютькин мог смело глядеть в глаза сослуживцам и при случае многозначительно обмолвиться:
— А что касается Евлампиева, то я еще полгода назад сигнализировал кое-кому о его полной непригодности к руководящей деятельности.
РАССЫПАННАЯ СОЛЬ
Я знал одного человека, по фамилии Долдонов, который ухитрялся извлекать немалые для себя выгоды из борьбы с предрассудками.
Долдонов работал на скромной должности в одном из многочисленных учреждений нашего города. Работник он был не ахти какой, судя по тому, что ни одного буквально дня не проходило у него без какого- либо замечания со стороны начальства. То он опоздал с подачей важной справки, то перепутал цифры, то задержал какой-то протокол
Большие увядшие уши Долдонова даже не краснели, когда руководство пыталось пробрать его «с песочком». Глаза нерадивого сотрудника спокойно лежали за стеклами толстых очков, как в круглых коробочках. Голова его, впряженная в роговые оглобли, печально кивала, заранее соглашаясь со всем, что будет сказано.
Но так продолжалось только до-первой паузы. Как только руководство замолкало, чтобы перевести дух, Долдонов тихо произносил:
— А все почему происходит? Из-за соли рассыпанной. Нынче поутру солонку я перевернул. Верная примета: к ссоре. Если левой рукой перевернешь — то к ссоре в семье, а если правой, то на работе. А я именно правой. И как в воду глядел. Нахлобучка.
— Ну что вы, Долдонов, — смущался начальник, — это же типичное суеверие. Пережиток, так сказать. Мистика-идеалистика. Даже несолидно от вас такие слова слышать. Не ожидал.
— Пусть мистика, я ожидал неприятностей по службе, — обреченно поблескивая нулями очков, вздыхал Долдонов. — Потому — соль. Верная примета.
— Да бросьте вы говорить глупости, — снова сердилось руководство.
— Вот-вот, опять серчаете. Опять, следовательно, неприятности у меня будут. Приметы — они... вчера, например...
— Да что вы на самом деле! — уже беспомощно произносило начальство. — Поймите же, вздор эти ваши приметы. Никаких неприятностей у вас не будет. Идите.
«Черт знает что, — мысленно ругался начальник. — Поставишь ему на вид — совсем погрязнет человек в предрассудках. Нет, нужно ему доказать, что приметы — чепуха. Он про соль рассыпанную, а ты ему что- нибудь приятное».
И когда на следующий день Долдонову опять грозила проработка, начальник осторожно спросил его:
— А как нынче, никаких неприятностей не ждете?
— Жду, — твердо сказал Долдонов.
— Опять соль?
— Нет, на картах гадал. Верное дело, рекомендую. Все как на ладони — и настоящее и будущее. И вот грядущий выговор от вас предсказан.
— Так не будет вам выговора! — злорадно закричал начальник. — Наоборот...
— Благодарность? — оживился Долдонов.
— Рановато, братец.
— Так я и предвидел...
— Вот удовлетворили ваше ходатайство об отпуске в сентябре и бесплатную путевку на юг даем. Ну, врали карты?
— С таким чутким руководством, — прочувствованно молвил Долдонов, — просто растешь духовно. Еще годик-другой, и я эти проклятые пережитки в себе окончательно задушу. А карты, даю слово, порву и гадать на них никогда не буду...
...На днях я видел Долдонова в букинистическом магазине. Он просил оставить ему, ежели попадется, сборник народных примет и поверий.
— Очень большое значение для меня это имеет, — пояснил он. — А то, знаете, трудно стало — примет не хватает... А до пенсии еще три года тянуть.
И его глаза-нули хитро блеснули.
БЕСПОКОЙНЫЙ КРУЖОК
— У меня, — сказал директор Дворца культуры, — сорок коллективов. Начиная с народного театра и кончая кружком балалаечников младшего школьного возраста. И все работают хорошо. Никаких жалоб, никаких ЧП. А вот сорок первый кружок — сплошное беспокойство. Двадцать две жалобы. Три комиссии приезжали, расследовали. Нарекания со всех сторон. В городе со мной многие не здороваются. Вот какие дела! И кстати, именно этот кружок и признан лучшим. Вот она, взгляните, грамота областного масштаба. Читайте: «Лучшему коллективу Дворца культуры, кружку кулинаров...» Не удивляйтесь, именно кулинары наш самый знаменитый и беспокойный кружок. Девчата пришли в комитет комсомола и сказали: «Скоро замуж выходить, а готовить как следует мы не умеем! Хотим учиться!»
Что делать? Отыскали трех поваров-пенсионеров, которым вместе лет двести. Активисток из заслуженных жен — по три кулинарные пятилетки у каждой за плечами. Забрали у меня комнату, вот тут, рядом с кабинетом. Поставили там две плиты: одну дровяную, вторую — газовую. Три керосинки, три примуса и два керогаза. Ведь мало ли куда судьба молодую хозяйку забросить может — на всем нужно уметь готовить... Продукты приносят с собой. Короче говоря, дым столбом — варят мои хозяйки, жарят, парят. Учеба — на полный ход. Вот тут-то и начались неприятности. Ну, жалобы от народного театра или там от сборной по баскетболу — не в счет. Это наши родные коллективы, и мы с ними всегда договоримся. Хотя им из-за кулинаров трудно приходится. Сами подумайте: проходят хозяйки шашлык. Или сдают домашнее задание по жареным цыплятам. Запахи такие по дворцу бродят, что просто бросай все и объявляй обеденный перерыв. Актеры роли забывают, баскетболисты берут пятнадцатиминутный перерыв, бегут в
