пришлось преодолеть, прежде чем девушкам разрешили посетить корабль. Но, слава богу, сейчас все в порядке.
Анри достает часы. Надо спешить — очередной катер отойдет от стенки причала всего через полчаса.
Корабль. Гостьи встречены с чисто французским радушием. Им демонстрируют орудийные башни, торпедные аппараты, прочее вооружение. Не правда ли, интересно? Впрочем, моряки и сами видят, что девушки восхищены — во все глаза глядят то на одно, то на другое.
— Ну, а где здесь… танцуют? — вдруг спрашивает Маша.
Французы хохочут.
Корабельный салон. Появляется граммофон, шампанское. Девушки лихо отплясывают, поминутно меняя партнеров, чтобы никому не было обидно.
Но вот Маша схватилась за сердце. Прислонившись к переборке, она закрыла глаза, тяжело дышит.
Гардемарин Анри встревожен, хлопочет, подает воды.
Маша слабо улыбается. Пустяки, это скоро пройдет. Где здесь можно освежиться, привести себя в порядок?
Анри и Габриэль показывают славной мадемуазель, где расположен туалет, и скромно удаляются.
А в салоне продолжается веселье. В отсутствие Маши подружка отплясывает за двоих. Моряки столпились вокруг, ревут от восторга: девчонка выделывает такие коленца!..
Вернулась Маша. Девушки переглянулись. Вдруг заторопились — им надо домой, они отпущены до вечера, а сейчас уже стало темнеть.
Ночью, когда паровой катер свез двух девушек на берег, в помещениях корабля были обнаружены большевистские листовки.
Прокламации сочиняли сами молодые подпольщики, сами печатали их на машинке с латинским шрифтом, которую Маша и ее брат выкрали из местного отделения «Лионского кредита».
На поимку дерзких агитаторов были брошены силы контрразведки. Но девушки исчезли. Их надежно спрятали товарищи.
Это было в феврале 1919 года.
А в начале марта большевики подняли в городе восстание против интервентов.
На улицы вышли тысячи рабочих, многие с оружием.
Боевые группы приблизились к французским казармам на форштадте. Во главе одной из групп несли кумачовое знамя. Накануне Маша вышила на нем строчку из «Интернационала»: «Мы наш, мы новый мир построим».
Из казарм появилась делегация французских матросов. Парни в беретах с большими помпонами заявили: «Мы арестовали своих офицеров. Скажите, что делать дальше?»
Восставшие ответили: французские военные суда должны уйти за пределы Советского государства.
Вскоре на рейде потянулись к небу столбы черного дыма. Это на кораблях интервентов разводили пары. И вот уже загрохотали лебедки, вытягивая из воды тяжелые якоря.
Маша долго глядела вслед удаляющимся иностранным кораблям. Рядом с ней стоял молодой рослый человек, черноволосый и смуглолицый. Его родина тоже находилась далеко, за морями. Но автомобильного механика с завода «Испано-Суиза» мадридского революционера Рамона Касанеляса привели в Советскую страну совсем иные мотивы. Несколько месяцев тому назад он уничтожил у себя на родине главу монархического правительства, славившегося своей жестокостью, ненавистью к трудовому народу. Рамон подъехал на мотоцикле к лимузину этого махрового реакционера, всадил в него все пули своего кольта и скрылся…
Полиция, жандармы с ног сбились, разыскивая Рамона. Однако ему удалось ускользнуть. Исколесив пол-Европы, он оказался в России. Здесь он встретился с Машей. Они полюбили друг друга, стали мужем и женой.
Страница III. Генкин Я. М., сотрудник ОГПУ, член партии с 1917 года: «В 1919 году тов. Фортус, работавшая в то время в ГубЧК, вместе с тов. Багненко спасли с опасностью для жизни ценности и дела, вывезенные из ГубЧК».
Это произошло в конце мая 1919 года. Только-только начала налаживаться жизнь в Херсоне. И вот обстановка снова осложнилась. Подняли мятеж эсеры и белогвардейцы. Восстало кулачье из окрестных сел. На подмогу мятежникам устремились бандитские отряды. А в Херсоне и поблизости в то время не было частей Красной Армии. И советскому активу, горстке чекистов и другим защитникам города пришлось временно его оставить.
Последними уходили чекисты. Старенький катер доставил их к населенному пункту Алешки. Здесь начинался лес.
Председатель ГубЧК Иван Багненко отдал приказ: сотрудники разбиваются на мелкие группы, чтобы легче было просочиться сквозь бандитские заслоны и выйти на соединение с Красной Армией.
Вскоре исчезла в лесу последняя группа чекистов. Багненко обернулся к своей помощнице Маше Фортус. Она держала в руках большую, тяжелую сумку. На земле, возле ног молодой женщины, лежали мешки. В них были архивы и наиболее важные следственные дела ЧК. Сумка же была набита золотом и бриллиантами — чекисты конфисковали все это у городской буржуазии.
Теперь, когда Багненко и Маша остались одни, следовало подумать о том, чтобы спрятать имущество. Не то чтобы он не доверял своим товарищам. Просто считал, что тайна, о которой знают многие, перестает быть тайной…
Мешки закопали под приметным деревом. Неподалеку зарыли и свои собственные документы. Взамен Маша заполнила бланки предусмотрительно захваченных с собой эсеровских удостоверений. Теперь чекист Багненко стал учителем, Маша — его женой.
Ну, а что делать с сокровищами? Тоже запрятать? Нет, золото и драгоценности — это хлеб, винтовки, патроны для Красной Армии, ведущей тяжелые бои с интервентами и контрреволюцией. Их нельзя зарыть до времени — они должны служить Советской власти немедленно, сейчас.
Как же поступить? Нести сумку открыто в руках? Но в любую минуту их может задержать и обыскать одна из орудовавших тогда на Украине банд.
Маша взяла сумку, ушла с ней в кусты.
Когда она вернулась, Багненко удивленно наморщил лоб. Перед ним стояла баба с уродливо вспухшим животом. Этакая туповатая, ко всему равнодушная беременная молодуха.
— Ну, — сказала Маша, — как считаешь?
— Вообще похоже, — Багненко был в нерешительности, не знал, что и думать. — Однако первый же обыск…
— Будем надеяться, что до этого не дойдет.
Ночью они вышли из леса и двинулись прямиком через степь, избегая дорог, старательно обходя хутора и селения.
Так они шли девять ночей — на юг, к Крыму.
У них почти не было пищи. Сутками они не могли раздобыть воды, чтобы утолить жажду.
А сумка с золотом и бриллиантами, которую Маша не снимала ни на минуту, уже давно в кровь натерла кожу. На привалах, когда час-другой можно было побыть в неподвижности, сумка присыхала к телу. Стоило встать на ноги, сделать шаг, как боль когтями вонзалась в живот, в бока, и тогда трудно было не закричать, не упасть…
Много раз их останавливали какие-то вооруженные люди, допрашивали, требовали денег, грозили…
Истекал восьмой день пути, когда группа конных бандитов отконвоировала путников в село, к своему
