— Значит, ничего не было? — презрительно говорит он. — А как же...
— Да послушай ты! — отмахиваюсь яростно и рассказываю, как избегала ухаживаний режиссера, строя глазки дурачку сценаристу, возомнившему, в свою очередь, черт знает что и тоже в итоге схлопотавшему плюху.
Муж впадает в безысходное, молчаливое неверие, но истинное неверие сломлено. Спать ложимся, теснясь к разным краям кровати, разобиженные, но в душе примиренные.
А разве я лгала ему? Ну... если самую малость. Ведь то, что было, — бредовый сон, я сама осудила себя и... неужели этого мало? Неужели нет прощения?
Ладно. Утро вечера... Утром останется лишь тень обиды. Поверит! Я поверила, и он поверит. Интересно, кстати, как он там... гастролировал.
— Интересно, кстати, как ты там... — говорю сердито. — Еще неизвестно, к кому надо предъявлять претензии в плане супружеской верности!
— Да уж! — доносится сонно и сдавленно.
А в самом деле... Он-то как? Ну да если и было у него что, тогда квиты. Но не было, наверное... Спать!
Игорь Егоров
Проснулся среди ночи — задыхаясь, в поту, изнемогая от кошмарного сна, отступив, оставившего ошеломленность чувств и вязко застрявший в глотке комок ужаса, хрипом рвущийся наружу. Сел, отдышался, растер грудь, унимая испуганно колотившее в ребра сердце.
В новой моей квартире стояла гулкая, необжитая тишина, пахло свежими обоями и олифой. Поправил одеяло, сползшее с плеча Ирины, натянул на голое тело свитер, прошел в кухню. Уселся в полумраке серенького рассвета, блекло высветившего такой же серенький пластик новенького, вчера приобретенного кухонного гарнитура. Сидел, тяжело соображая нудно звеневшей головой: как быть? Как избавиться от вгрызшейся в меня клещом мании преследования, когда за каждым звонком в дверь чудится милиция, обыск, и сразу всплывает в памяти «Волга» с фальшивым номером кузова, увесистый пакет с долларами и рублями, бестолково перепрятываемый из гаража в подкладку старой шубы, из подкладки — в угол под ванной... Родители, анализируя мое процветание, все настойчивее пророчествовали об обязательном возмездии закона, Ирина тоже подозревала нечистое и хотя помалкивала, безропотная душа, про себя огорчалась ежеминутно. А я был захвачен инерцией. Но сейчас, сгорбленно сидя на кухне, думал, что пора кончать с нервным образом жизни, источившим все мои силы. Составился план: переход в КБ, регистрация с Ирочкой и разговор с Михаилом — дескать, завязываем напрочь.
Утром на работу не пошел: все равно увольняться. Разогрел оставленный женушкой завтрак, затем отыскал в барахле медную коробку, переложил туда финансы, оставив сто долларов на «Березку» и тысячу рубликов на проблемы текущего бытия, запаял крышку тщательнейшим образом и покатил за город, в лес.
Пронеслись в оконце новостройки окраины, зона отдыха с мутным озерцом и деревянными, крашенными под мухоморов грибками, зарябило мелколесье, проплыли увязающие в придорожной топи замшелые болотные сосенки, пригорок с картофельным полем, далекая деревенька, забытый богом трактор — один из тех, что нередко встречаются на обочинах российских дорог...
Притормозил. Места были знакомые, до армии не раз приезжал сюда развеяться — на лоне, так сказать. Вышел на лужок, узрев привычный ориентир прошлых пикников — здоровенный дуплистый дуб с узловато струящимися к земле жилами вековой коры. Постоял, глубоко, как и любой горожанин, дыша воздухом, настоянным на хвое, травах и мхах. Сентябрь. Редкие листики на оголенных осинах, трепещущие в прощально-теплой синеве неба, обреченная тишина осеннего леса. Надо же, скоро зима. А как лето прошмыгнуло, и не заметил в подвале конторы и в яме гаража. А может... уехать куда-нибудь и жить в глуши, в лесу? Без затей, без сутолоки... Нет. Я дитя большого города. И во мне вирусы этого города. Выделяют вирусы токсины, отравляют меня, привыкшего к такому хроническому отравлению, и стоит ли излечиваться от своей болезни, когда столько антител накопилось? Это те, кто из леса в город попадает, бегут обратно больные, оглушенные, подавленные, не приемлющие нашей привычной хвори, а мы без нее не можем, как курильщики без табака.
Я расчехлил пехотную лопатку, подцепил пласт дерна, сунул под него коробку. Потоптался, затрамбовал почву, пугливо оглядываясь... Ну-с-с, часть грехов захоронили. Может, и «Волгу» на четвертой передаче в болото спровадить? Жалко.
Теперь куда? К Михаилу рано. Прикинул, какая на мне одежда — сойду за иностранца? — и покатил в «Березку».
Вошел в чистенький, сверкающий всем иностранным магазинчик, побродил меж стеллажей, заставленных блоками с сигаретами, взял три разных, прихватил пузырек бренди... Дуриком, на смеси ломаного родного языка и относительно чистыми вставками языка не родного, объяснился с кассиршей, сунул в карман шестьдесят долларов сдачи и, довольный, вышел.
На улице возле меня возник парень — плечистый, сноровистый, с загорелым лицом, в яркой спортивной куртке, складной зонтик висел у него на боку, как пистолет, изогнутой своей ручкой просунутый в петлю для ремня.
— Рашн иконами... интересуется? — с хрипотцой зашептал он.
Так. Коллега.
— Сожалею, корешок, нет, — усмехнулся я, глядя на растерянное его лицо и узнавая это лицо... Тот, в свою очередь, признавал меня... Старый клиент. То ли крыло я ему красил, то ли дверь... Владелец «Запорожца» древней модели. Осторожно живет, правильно.
— Чего тут пасешься-то? — спросил я недружелюбно.
— «Капуста» нужна, — ответил он, явно теряя ко мне интерес.
— «Грины»... Две тысячи возьмешь? — спросил я с иронией.
— Конечно! — неожиданно согласился он. — Один к четырем. Только тогда так. Денег подзайму и сегодня же здесь, у метро. Выход к стадиону. В семь часов. Я на своем клопе подъеду — увидишь. Откатимся в сторону и махнем... Чтоб не замели.
Я обрадовался. Действительно, обменять эти опасные деньжата и завершить эпопею. Михаила попрошу подстраховать. В последний раз, скажу... В лес, правда, придется тащиться, покой клада тревожить, но ничего.
На минутку решил заглянуть к Олегу. Дать деньги на выкуп бренных остатков. Вообще я тут его зауважал: пить он бросил, кропал свои картинки, готовился к выставке...
— Кто? — спросили за дверью бдительно.
— Я, — дал я конкретный ответ.
Дверь опасливо, на малюсенькую щелочку приоткрылась, и в ней показалось чье-то лицо без щек.
— Олег... — сказал я как начало пароля.
Щелочка мало-помалу расширилась. Передо мной девчонка лет пятнадцати: худенькая, остроносенькая, веснушчатая и чем-то испуганная.
— Я сестра, — торопливо, словно оправдываясь, пояснила она писклявым голоском. — У нас несчастье. Вы... друг Олега?.. А... он йогой занимался. Поза трупа. Ну расслабление мышц, нирвана...
— Птичка в небе? — севшим голосом спросил я, припомнив.
— Да. И он не мог сесть... Летал... и не мог. Разбился.
— К-как разбился?
— Ну... психологически. Утром увезли. В больницу.
Доигрался, дурак! Дальнейшее я не слушал. Известие произвело на меня впечатление ошеломляющее и, выбитый из колеи, расстроенный вконец, я покатил на работу к Михаилу. Там сообщили, что сегодня тот в отгуле — покупает машину. Ох не вовремя... Поехал к нему домой. По пути, на шоссе, тоскуя в компании самого себя, решил несколько отвлечься, подсадив «голосовавшую» на обочине
