— Два месяца… Уголовник? По амнистии вышел?
— Ой, ну откуда я знаю?.. Пристали… как на Лубянке.
— Проверим, учти. Вспомнишь еще что-нибудь — мы на проводе.
— Ерунда какая-то, — сказал Иван. — И мы этой врушке помогаем?
— Да, Катерина, запомни. Разговор при свидетелях.
Правду сказала — извинимся, прости. Нет — пеняй на себя.
Севка хихикнул:
— Пощады не жди.
— Противные, — от злости захныкала Катя. — Противные. Не надо мне ничего! — Она выпрыгнула из постели, подхватила одежду и убежала в ванную. — Не надо! Не хочу! Не хочу!
— Истеричка, — сказал Севка. — Дурдом.
— А я ей и сейчас не верю, — сказал Иван.
— Однако, братцы. Кажется, перебдели немного.
— Штучка. Та еще.
— Друзья называются. — Катя выбежала из ванной. — Пошли вы все к черту! Не хочу! Ничего не хочу!
И шандарахнула дверью.
— Отлично, — сказал Иван. — Теперь можно и поговорить.
— Звякну в парк, — сказал Андрей. И набрал номер. — Марь Николавна! Здрасьте, Гребцов говорит.
Андрей.
— Андрюшенька, голубчик ты мой, — отозвался радостный женский голос. Здравствуй, сынок. Все хорошо? Помогаете?
— В меру сил.
— Ну, я рада. Береги себя, будь осторожен.
— Марь Николавна.
— Аюшки?
— Мне бы…
— Сделаем, голубчик ты мой дорогой.
— Только водплу не матерого, Марь Николавна.
— Молодого, смекалистого. Подберем, золотой. Да неужели я для тебя такого дела не сделаю?
— На. Маросейку, Марь Николавна. Где Петроверигский.
— Записываю. Через час тебя устроит, сыночка? Сутки? Двое?
— Примерно.
— Если больше — позвони. Я сменщицу предупрежу.
— Аккордно?
— Ох, Андрюшенька, о чем разговор? Парня пришлю толкового, с ним и договоришься.
— Спасибо, Марь Николавна.
— Счастливо, сыночка. Всегда выручу. Не забывай старушку. И будь осторожен.
Андрей не успел положить трубку, а Иван уже заворчал:
— За фигом яам такси? Что мы, сами без этих крохоборов пе справимся?
— Ага, Андрей, — поддержал Севка. — Дерут же, оглоеды. Хуже, чем государство.
— Станем жмотами, — спокойно возразил Андрей, — пиши пропало.
— Да не жмоты мы!
— На ветер неохота.
— Все. Поезд ушел, — жестко сказал Андрей. — Мотоциклы на ходу?
— Звери.
— Значит, так. Иван, сгоняешь на ипподром. Сегодня там есть что-нибудь? Ну, неважно. Потолкайся. К наездникам протырься — обязательно. Только на молодых кобылок не заглядывайся, а то все дело угробишь. Маклеры знают бармена. Где-то на Калине ошивался. Сев, а ты — в общепит. Лучше — официанточки. Ну, не мне тебя учить. Прочеши, сколько успеешь… Да, чуть не забыл. Ни Артема, ни Антона не называть. Спугнем — заляжет, не найти. Нужен бармен. Промышляет видео. Найдем вытянем и этого гада.
— А ты?
— Кабаки пощупаю. Здесь, в центре. Он где-то поблизости. Чую.
— Сбор?
— К двум.
— Обедаем в Буде?
— Посмотрим. Еще вопросы есть? Нет? По коням!
6
— Странно, Алексей Лукич. Вы говорите, убежали. А как вы объясните, что их нашли на том же самом месте?
— Вернулись, вероятно.
— Зачем?
— Ну… что-то забыли… В спешке.
— Вы серьезно?
— Не знаю, — раздраженно сказал Изместьев. — Вернулись, не вернулись. Пропади они пропадом! Что мне до них?
— Ничего. Уже — ничего.
— Простите. Я забылся.
— Алексей Лукич, — ласково спросил Кручинин. — Неужели не чувствуете, что теперь, когда вы уточнили свой рассказ, подозрение падает на вас?
— На меня? — удивился Изместьев. — А, ну да. Они мою собаку, а я… Око за око.
Кручинин странно подпрыгнул, развернулся, перегородив Изместьеву дорогу, и закачался с пятки на носок.
— Их оглушили. Били чем-то тупым и тяжелым. Может быть, обухом топора. Удары страшной силы. Они скончались сразу же, однако убийца продолжал их наносить.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга в упор. Глаза Изместьева потемнели и налились отпором и гневом.
— Невменяем? — едва сдерживаясь, тихо спросила:
— Ну, почему. Раздражен, зол.
— Состояние аффекта?
— Не исключено.
— Вог зиднте. Это смягчает вину… И потом, кто знает, может быть, он защищал достоинство свое и честь.
— Браво, — рассмеялся Кручшшп. И подмигнул. — Вы защищали свою честь?
— Перестаньте, Виктор Петрович. Я похож на убийцу?
— А вы знаете человека, который действительно похож?
— Нет, вы и впрямь?.. Считаете, что я… Я? Что я мог?
— А почему бы и нет, Алексей Лукич? Сложно жить на этом свете.
— Перестаньте… В конце концов… просто оскорбительно.
— Вот как? Оскорбительно? А лгать? Скрывать? Недоговаривать? Вы добиваетесь, чтобы я привлек вас, если не за убийство, то за лжесвидетельство?
— Извините, Виктор Петрович. Я устал.
— Почему вы упорствуете?
— Я уже объяснял.
— Неубедительно.
— Иначе не умею, — раздраженно сказал Изместьев и отвернулся. — Устал я — неужели не видите? Устал… Устал.
