хорошего морозца этим олухам, да с вьюгой, пускай бы помёрзли.
Не доезжая Садовой, они отпустили извозчика, нырнули в проходной двор, знакомый Владимиру Ильичу по старым питерским годам. И поехали на Васильевский остров. Если за ними следят, надо запутать следы, сбить с толку. Они ехали куда глаза глядят. Январский день, необычно для Петербурга, был ясный и солнечный. Всё было бело. Искрился снег. Мороз щипал щёки.
— Соскучился я по этой снежной белизне! — с чувством вырвалось у Владимира Ильича.
— Зимушка наша. Зимушка русская! — отозвалась Надежда Константиновна.
Они были счастливы хоть нечаянно побыть немного вдвоём.
А под вечер в точно назначенный час, уверившись, что шпик за ним не крадётся, Владимир Ильич шагал по указанному Надеждой Константиновной адресу. Собрались питерские большевики и передовые рабочие, дожидались выступления товарища Ленина.
СНОВА ЧУЖБИНА
Два года вспыхивали и горели по всей России костры рабочих и крестьянских восстаний. Два года царские правители душили революцию в России. И началась расправа. Аресты. Ссылки. Казни, казни…
Владимир Ильич жил недалеко от Петербурга, в Финляндии. Здесь редактировал и выпускал большевистскую нелегальную газету «Пролетарий». Отсюда держал постоянную связь с Петербургским большевистским центром. А Надежда Константиновна почти ежедневно ездила в Петербург с партийными поручениями Ленина.
Однажды вернулась из Петербурга сильно расстроенная. Уж очень злобствовали против Владимира Ильича царские власти! Одну книжку его запретили, постановили отдать Ленина за эту книжку под суд. Другую книжку конфисковали. Разослали по всем жандармским управлениям приказ:
«Разыскать большевистского вождя Ленина!»
— Доберутся они до тебя, вся полиция на ноги поставлена, — с грустью сказала Надежда Константиновна.
В те времена Финляндия была под властью русского царя, царские полицейские без препятствий шныряли по княжеству Финскому. Вот-вот выследят Ленина.
Большевистский центр постановил: Ленину надо эмигрировать за границу. Газету «Пролетарий» издавать за границей.
— До свидания, родной мой, — простилась Надежда Константиновна. — Встретимся в Швеции.
Надежда Константиновна в Стокгольм, столицу Швеции, приедет позднее. Сейчас Владимир Ильич поехал один.
Был декабрь 1907 года. Поезд шёл из Гельсингфорса в портовый финляндский город Або. В купе ехали финны. Финны — народ молчаливый. Да Владимиру Ильичу и не хотелось разговаривать. Снова покидает он родину! Много пережито за два революционных года на родине. Революцию подавили. Но рабочий класс закалился, научился опыту революционной борьбы…
Занятый мыслями, Владимир Ильич не сразу заметил сквозь стеклянную дверь купе в коридорчике человека. А когда заметил, по виду и шныряющему взгляду моментально определил полицейского шпика. Владимир Ильич научился их узнавать. Шпик за ним наблюдал, и давно, — это ясно. Наверное, на вокзале в Або Владимира Ильича ожидают жандармы. Конечно, шпик известил телеграммой жандармов: мол, встречайте добычу.
Плохи дела. Последнюю остановку перед Або проехали. Больше остановок не будет. Сойти не удастся. Поезд вёз Владимира Ильича прямо в лапы жандармов. Положение создавалось пренеприятное. Владимир Ильич взглянул на стеклянную дверь. Шпика не видно. Очевидно, уверен, что добыча надёжно в руках. Ушёл в своё купе отдохнуть. Скверны дела: через час Владимира Ильича посадят в тюрьму.
Он поднялся. Чемоданчик у него был небольшой. С чемоданчиком в руке Владимир Ильич не спеша направился в тамбур. Только бы не выскочил шпик! Упаси бог! Владимир Ильич отворил дверь из тамбура. Ледяной ветер хлестнул в лицо. Как быстро несётся поезд! Вагон качает: не устоишь на ногах. Владимир Ильич несколько минут выжидал. Не решался. Слушал торопливый перестук колёс. Может, ему показалось, а может, и верно поезд замедлил на повороте — всё равно другого выхода не было. Владимир Ильич прыгнул. Дух захватило. Невольно он зажмурил глаза и провалился во что-то пушистое.
Он упал в глубокий сугроб, удивительно удачно упал! Снег насыпался за воротник и в ботинки, залепил лицо, но кости были целы. Цел, жив! Поезд прогромыхал мимо сугроба. Помигал красный фонарь на площадке последнего вагона и исчез. Вдалеке замерли звуки. Тишина. Ночь. Мохнатые звёзды в холодком небе.
Владимир Ильич выбрался из сугроба. Отряхнулся от снега. И пешком зашагал вдоль рельсов по направлению к Або. Далеко ли идти? Двенадцать вёрст, по чужой дороге, в зимнюю ночь, — далеко! Зато спасся от жандармов. А шпик? Владимир Ильич представил, как ошарашенно мечется перепуганный шпик, разыскивая его по вагонам, и засмеялся: «Проворонил, голубчик, намылят тебе голову!»
Теперь оставалось дошагать по рельсам до Або, сесть на шведский пароход — и опасности позади.
Но на пароход Владимир Ильич опоздал. И опасности были не позади, а рядом. И слева, и справа, и всюду. Порт набит русскими жандармами и сыщиками, туда и носу нельзя показать. Город полон жандармами. Так сказал один финский товарищ. Этому товарищу большевистский центр поручил устроить Владимиру Ильичу переезд из Або в Стокгольм. Что делать?
Уезжать из чужого города Або — вот что надо делать. И скорее, немедленно.
Финский товарищ переправил Владимира Ильича в рыбацкий посёлок на скалистом берегу моря. Здесь были шхеры, то есть сотни островов, полуостровов, бухт и заливов. Острова, большие и маленькие, далеко уходили в глубь моря, и всё это было покрыто снегом и льдом. Ведь стоял декабрь, стояла зима.
Двое рыбаков согласились проводить Владимира Ильича на один островок. Шведские пароходы приставали к этому острову в шхерах.
Как?! Разве пассажирские пароходы ходили по льду?
Да, ходили. Ледоколы разрезали льды, образуя фарватер. Мимо того острова, к которому рыбаки повели Владимира Ильича, как раз и был проложен фарватер.
Была тёмная, немного вьюжная ночь. Вышли ночью, чтобы не заметили люди. Всякому показалось бы странным, куда и зачем отправляются путники по такому ненадёжному льду. Лёд был ненадёжен. Кое-где змеились по нему коварные трещины. Иногда поднималась поверху вода. Рыбаки знали, что русский, которого они согласились вести к пароходу по шхерам, борется против царя. Финны ненавидели царя. Если русский против царя, они сделают для него всё, что надо.
Путники молча шли, нащупывая длинными шестами дорогу. Тихо шли. Шаг, ещё шаг. Колючий снег резал щёки. Ветер усилился. Вздымал тучами снег. С моря долетали гудки. Там пароходы пробивались сквозь снежную вьюгу и мглу.
«Спасибо рыбакам, в такую непогожую ночь взялись меня проводить, — думал Владимир Ильич. — Спасибо, товарищи».
Он не знал, как рискованно, почти невозможно было идти в эту непогожую ночь. Шагал, проверял на ощупь дорогу шестом, старался не упускать из виду рыбаков впереди. Вдруг… лёд пошатнулся. Раздался треск, будто выстрел. Льдина накренилась и плавно стала уходить из-под ног. Из трещины хлынула вода. Шест Владимира Ильича шарил, дна не было. Конец. Всё.
Он не помнил точно, как удалось ему выбраться. Кто-то протянул руку. Он схватился, прыгнул.
Проводники хлопали его по спине, говорили по-фински.
И по немецки:
— Геноссе, геноссе, товарищ.
Они радовались. Как они радовались, что русский гэноссе, товарищ, который борется против царя за народную долю, не утонул подо льдом!
Владимир Ильич добрался до острова. Шведский пароход его захватил и доставил в Стокгольм. Там Владимир Ильич дождался Надежду Константиновну.
