— Я представитель власти в Лонжюмо, — начал мэр. — Я должен обеспечивать порядок, спокойное проживание односельчан. Должен наблюдать, что происходит в доверенном моим заботам селении. Приезжает группа русских, снимает на лето заброшенный сарай, я должен знать, с какой целью.
— Конечно! — охотно согласился Владимир Ильич. — Из России приехала группа школьных учителей, здесь мы сообща займемся самообразованием. Углубим свои познания истории, литературы, искусства…
— Почему нужно было приезжать из России повышать свое образование к нам в Аонжюмо, а не заняться этим благородным делом дома?
— Вполне резонный вопрос, — живо, даже обрадованно подхватил Владимир Ильич. — В Париже много русских эмигрантов или временно там поселившейся высокообразованной публики. Они согласились читать лекции приехавшим учителям бесплатно. А Лонжюмо мы выбрали потому, что у вас дешевле прожить, чем в каком-нибудь дачном месте, курорты нам не по средствам. И еще для нас весьма важна близость Парижа — средоточие мировой культуры, искусства. Мы будем совершать экскурсии в Париж. Резонно?
— Кажется, да, — помедлив, согласился мэр. — Вы, русские, немного странные люди. Немного чудаки.
Достал из кармана белоснежно чистый платок, вытер влажный от пота лоб. Жара даже в тени донимала.
«У него добрые глаза. Он не будет нам мешать», — подумал Владимир Ильич. Но неожиданно лицо мэра приняло строгое выражение.
— Месье Ильин, у нас в Лонжюмо нет полиции. Вся власть в руках мэра, то есть моих. Я отвечаю за все. Вам ясно, что я хочу сказать?
— Нет, — сознался Владимир Ильич.
— Вы, русские, любите заниматься политикой. Предупреждаю, никаких политических разговоров ваши учителя не должны вести с жителями Лонжюмо, никаких агитаций.
— Помилуйте! Какая политика, какая агитация! — в недоумении ответил месье Ильин. — Наших учителей интересуют проблемы педагогики. Кроме того, никто из них не знает французского языка.
— В таком случае я удовлетворен, — подвел мэр итог встречи. — Рад знакомству, месье Ильин. Желаю вам успеха в вашем благородном предприятии… Будьте здоровы.
Он приподнял котелок и, довольный исполненной дипломатической миссией, удалился с достоинством.
— Э-э! — разочарованно протянул Жюстен, когда они с Андреем остались вдвоем у стены сарая. — Проблемы педагогики, хэ! Вот так скука.
Андрей, смышленый мальчуган, кое-что знал о том, какими науками будут заниматься «учителя» в школе, но конспирация не позволяла хоть чуть-чуть открыть истину даже другу. Русский и французский мальчишки успели подружиться, однако дружба дружбой, а чужую тайну нельзя выдавать. Подмывает, но стоп: нельзя.
— Если месье Ильин берется за дело, скуки не жди, — объяснил Андрей. — Но все-таки взрослые, у них свое… Им нескучно, а нам…
— Да уж, да! Я больше люблю иметь дело с ребятами. Бежим на речку, — позвал Жюстен.
А в сарае дома № 17 не оставляли работу. Час от часа сарай все более становился похожим на класс. Правда, вместо парт скамьи вдоль дощатого стола; учительской кафедры нет, есть старенький столик и старенький стул перед ним — так или иначе к концу дня русская партийная школа в Лонжюмо была готова к открытию.
6
Невзрачна квартирка из двух тесных комнатушек в черном от заводской копоти доме. Зеленоватые кляксы плесени растекались по углам. Обои от сырости то вздулись пузырем, то повисли лохмотьями. Под низким потолком духота.
Елизавета Васильевна искала прохлады в тени чужого дерева. Возле дома, где они жили весной и летом 1911 года, ни кустика.
Владимир Ильич и Надежда Константиновна целые дни не бывают дома: подготовка школы, устройство учеников по квартирам — забот и дел тьма. Обдумывать план лекции, беседы с учениками, очередной статьи Владимир Ильич часто уходил в поле, на луг.
— Просторный у тебя кабинетик, — шутила Надежда Константиновна.
Вечер. Они шли вдвоем берегом реки. В бледном, еще не ночном небе мигнула синяя звездочка. Остро блеснула вторая. В ивняке над рекой щелкал, свистел, рассыпался серебряной трелью, совсем как в России, французский соловей.
Завтра открытие школы. Владимир Ильич думал вслух:
— Если мы уже в Париже познакомились с главным содержанием и целью «Манифеста Коммунистической партии» Маркса и Энгельса…
— Ты основательно разъяснил им содержание «Манифеста». Они поняли. Им нелегко было, но они поняли. Ты раскрыл самую суть…
— Щедрый критик, Надюша. Умный друг.
— Ну, ну, Володя, лишку не хвали. Не такой уж умный.
— Этого не скажу. Ты мне очень, Надюша, нужна! В работе. В жизни, — негромко, как бы взвешивая каждое слово, произнес он.
В его смугловатом от весеннего загара лице, молодо вспыхнувших глазах Надежда Константиновна узнала ту нежность, которая была ее счастьем.
«А ты! Как бесконечно дорог мне ты!»
Она не сказала этих слов. Чувствуя глубоко, они скупо говорили о чувствах.
— Так вот, — вернулся Владимир Ильич к прерванной мысли, — если гениальное учение Маркса нашим слушателям хотя бы первоначально открылось, то Маркс-человек почти незнаком. Надо, чтобы к ним пришел Маркс — человек гениального сердца. Коммунист раньше всего хороший человек. Дурной не может быть коммунистом.
— А неизбежная жестокость революции к врагам? — полуспрашивая, сказала Надежда Константиновна. И ответила сама себе: — Хороший человек не значит мягкотелый. С врагами революции у коммуниста не может быть мира.
Таким был Маркс. Он родился в Германии, в небольшом городке Рейнской области. Родительский дом был добр и дружен. Были братья и сестры.
— Как ваш симбирский дом, Володя, — с живостью вставила Надежда Константиновна. — Братья и сестры. И твоя мама, Мария Александровна, спасибо ей.
— Да, — кивнул Владимир Ильич. — Карл рос живым, умным мальчуганом. Бездна фантазии! Весел. Способности уже в школе огромные. Гениальный первооткрыватель. Что дальше я расскажу завтра в классе? Скоро в рамках школьных и университетских наук Марксу стало тесно. Он перешагнул рамки. Его интересуют история, философия, литература, искусство. Могучий ум! Но я хочу рассказать и о сердце. Архиважно человеку, тем паче коммунисту, воспитывать сердце.
…В восемнадцать лет Карл полюбил. Женни фон Вестфален подруга детских лет. Пришла пора мятежной, мечтательной юности. Постепенно или внезапно Карлу открылись необыкновенная красота и талантливость Женни? Его любовь полна восторга и восхищения. В душе его звучит дивная музыка.
Но она из стародворянского баронского рода, он из небогатой, недворянской семьи. Родственники Женни против их брака: «Маркс тебе не пара. Он беден, ты красива и умна. Тебя окружают поклонники нашего круга. Ты можешь избрать себе мужа блестящей карьеры. Маркс тебе не пара».
— Володя! А как было у нас?.. Помнишь масленицу в Петербурге, блины у Классона? Будто собрались на блины, на самом же деле…
— На самом деле серьезное конспиративное обсуждение политического образования в рабочих кружках. Тогда-то мы и начали открывать им Маркса. Тогда… Надюша, та первая встреча сказала мне все о
