— Вы не знаете, что такое интересоваться! Не знаете! Жаль!
Маша заглянула в зачетную книжку. Тройка.
Она стиснула зубы от стыда. Как она посмела сказать ему, что интересуется славянским языком!
Вошли Ася и Юрий Усков.
— Ну что? — с любопытством спросила Ася. — Что? — нетерпеливо и весело повторяла она. — Тройка? Ничего, пустяки. А здорово он тебя, должно быть, гонял?
У Маши все еще горело лицо.
— Если ты всю сессию поедешь на тройках, — вмешался староста курса, — мы не очень тебя поблагодарим.
— Кто — мы? — спросила Маша.
— Мы — это курс, — разъяснил Юрий Усков.
'Однако, — подумал он, — где уж ей написать приличную семинарскую работу!'
Он прижал к боку свой толстый портфель — там хранилась картотека эпитетов.
Эпитеты не вмещались в портфель. Выписанные из романов Толстого на картонные квадратики, они стопками лежали дома в ящиках письменного стола.
Юрочка настойчиво думал над тем, как привести их в систему. Эпитеты сопротивлялись. Юрочке не удавалось втиснуть их в стройную схему.
— А мне все равно, будете вы меня благодарить или нет! — вызывающе ответила Маша.
— Так? — мрачно спросил Юрий Усков. — О твоих антиобщественных настроениях буду ставить вопрос на комсомольском активе… Распишись, когда ты даешь урок. — И он развернул график педагогической практики.
Маша расписалась в первой свободной клетке. После она взглянула на дату. Это было ближайшее число.
Усков спрятал график в портфель и молча ушел.
Ася сидела на кончике стола, качала ногой и с любопытством наблюдала за Машей.
— Все разобрали дальние сроки, а ты взяла что осталось. Напрасно ты ссоришься с Юркой — не вылезешь из неприятностей.
Маша пренебрежительно пожала плечами.
— Впрочем, — заметила Ася, — за девятнадцатый век — а на третьем курсе это самое главное — тебе обеспечено 'отлично'. Ведь уж наверно Валентин Антонович не подведет?
Маша покраснела.
— Постараюсь девятнадцатый век сдавать не ему, — холодно сказала она и ушла.
— Подожди! Почему ты рассердилась, чудачка? — закричала Ася вдогонку.
Но Маша не обернулась.
Ася засмеялась и, соскочив со стола, отправилась искать людей — она не любила оставаться одна.
Маша бесцельно шла по улицам. Вдоль улиц, как часовые, выстроились гиганты березы, совсем не похожие на те милые растрепанные березки, какие Маша знала во Владимировке. У здешних берез были мощные стволы и уродливые в зимней наготе толстые сучья.
Сверкало солнце в этот февральский день, лужи стояли на мостовой. 'И это зима?' — с досадой подумала Маша.
Она пошла домой. Наверно, мама опять все бросила и устраивается на работу.
Дома было письмо от Аркадия Фроловича. Маша прочитала записку, вложенную в общий конверт:
'Дорогая Машутка! Не сумел выполнить просьбу. Митю Агапова не нашел. На днях меня переводят из Москвы. Машутка, старайся быть бодрой'.
Маша подошла к окну. Ничего не изменилось. Так же тяжелой, неподвижной громадой высились горы, заслоняя мир, как стена. Тени погустели на склонах, солнце зашло.
'Значит, письма от Мити не будет, — подумала Маша. — Может быть, я о нем никогда не узнаю'.
Глава 9
Когда Дильда спросила Ускова, есть ли на третьем русском актив, на который можно вполне положиться, в числе первых Юрий назвал Асю Хроменко.
Вернувшись из комитета, он отозвал Асю и, шагая рядом с ней по коридору, сообщил, что на завтра назначен воскресник — необходимо разгрузить для госпиталя саксаул, нужно мобилизовать весь курс.
Ася сморщила лоб, с огорчением вспомнив все неотложные дела, намеченные на воскресенье, но Ускову бодро ответила:
— Добьемся, чтобы наш курс был первым по институту!
Усков подсунул под правую руку портфель и, размахивая левой, изложил план действий.
— Сейчас устроим летучку, — сказал он. — Тебе поручаю индивидуальную обработку. У тебя есть подход. Что, если нам взять полторы нормы, Ася? А?
'Хорошо тебе говорить — с одной рукой! — подумала Ася. — Ты-то не будешь грузить'.
И ответила:
— Конечно, полторы. Иди открывай собрание.
Юрий поднялся на профессорскую кафедру, вынул из портфеля листочки с тезисами и разложил перед собой. Он приготовился к выступлению, собираясь произнести агитационную речь. Но, увидев с высоты кафедры однокурсников, которых хорошо знал, со многими дружил, Юрий вдруг почувствовал неловкость. Неужели их надо агитировать? Дорофееву, например. У Дорофеевой, самой старшей по возрасту студентки на курсе, муж полковник, на фронте, дома двое детей; все знали, как Дорофеевой трудно жить и учиться, и уважали ее.
'Нет, не буду агитировать, — решил Усков. — Поговорю просто'.
И, решив поговорить просто, он как раз и сказал то самое важное, что нужно было сказать.
'Субботниками бьет рабочий класс по неразгруженным картофелям и поленьям…' — хотел он в заключение произнести стихи Маяковского, но в это время вошла Строгова. И ход мыслей у Юрия прервался. Юрий переставал быть самим собой, когда его оценивали пристрастно и недоброжелательно, как, казалось ему, оценивает Строгова.
Настроение у него упало. Он не процитировал Маяковского и кое-как закончил свое выступление, с досадой думая, что провалил завтрашний воскресник. После него говорили мало. Кто-то поинтересовался, будет кормежка или захватить еду с собой.
— Боюсь, не все придут завтра, — сказал после митинга Усков Дорофеевой.
— Почему? — удивилась она. — Да что с тобой?
— Ничего особенного… Я не уверен в завтрашнем дне.
— Вот уж напрасно! А я так совершенно уверена.
Она не понимала, почему у него испортилось настроение.
Зато прекрасно поняла Ася:
— Тебе помешала Строгова, я знаю. Есть такие люди, которые сами ничего не делают, зато всегда всех критикуют. Кажется, она слишком высокого о себе мнения.
— Почему ты опаздываешь? — хмуро осведомился Юрий у Строговой.
— Да так. Были дела, — ответила Маша.
— Вечно ты занята своими личными делами! — с раздражением заметил Усков. — Какая ты комсомолка, если общественные интересы у тебя на последнем месте?
— Откуда ты взял? — изумилась Маша.
Но Усков не пожелал объясняться.
— Когда появилась эта Строгова, я как-то невольно спутался, — сказал Усков Асе. — Теперь я понял, в чем дело: она индивидуалистка. Я не очень-то люблю такие типы, у которых не сразу разберешь, что они думают. Если ты комсомолец, у тебя душа должна быть открыта. Так я считаю. Вот, например, ты: что на
