номерами числится за городским управлением Федеральной службы безопасности. Пресс-служба ФСБ комментировать данный факт отказалась».
Все сидели недвижимо, глядя на экран. Кряхтя, прошел дед на улицу, но никто не обернулся.
«Сегодня же, в Москве, в подъезде собственного дома был убит член политсовета «Союза созидающих» Константин Соловый. Ему нанесены множественные колото-резаные ранения, оказавшиеся смертельными. Наши корреспонденты сообщают, что в течение последних полутора суток в нескольких регионах России неизвестные люди совершили ряд нападений на комиссаров партии «Союз созидающих». Несколько членов партии находятся в настоящее время в больницах с травмами разной тяжести… Напомним, что в четверг, на открытии здания нового театра, одна из руководителей партии «Союз созидающих», Яна Шаронова, совершила хулиганские действия в отношении главы государства…»
Прошел уже знакомый видеоряд, Саша вновь увидел Яну — волосы ее были причесаны вгладь, что делало лицо особенно тонким и беззащитным… Затем появилась ведущая, улыбнувшись, сообщила, что это был последний выпуск их новостной программы, и поблагодарила всех, кто был с ними все эти годы.
Минуту все молчали.
Саша вышел на улицу, стоял под тихим снежком.
Следом появился Матвей.
— Как они обиделись за эту обоссанную морду… — сказал Саша.
Матвей не ответил. Попросил сигарету.
Вдыхая дым, втягивал щеки в жесткой щетине — открывались красивые, яркие скулы, острые и костистые. Двигался кадык, словно Матвей хотел что-то проглотить, живое и рвущееся наружу.
— Едем обратно, Саш.
Хозяин вывел лошадь с испуганными глазами.
— Вот у нас свой трактор есть. Любые снега нипочем, — сказал хмуро.
Когда проезжали мимо дома, где провели ночь, Олег сбросил скорость — хотел, наверное, деду рукой помахать или посигналить — но дед не вышел и в окошко не смотрел.
— Ой, я носки забыл переодеть, — сказал Веня. — В шерстяных уехал… Никто не отвечал.
— Носи теперь, — сказал Олег наконец. Ему не нравилось это общее молчание.
Матвей раздраженно обернулся на Веню. Смерил взглядом.
— Бля, ты думаешь, мне не жалко пацанов, Матвей? — взвился Веня. — Мне жалко! И что теперь? Сопеть до самой смерти? Я вот приеду и ухерачу кого-нибудь.
Молчали еще минуты три.
— Они нам отомстили, — заговорил Матвей. — И, наверное, отомстят еще. Значит, ждать уже нечего. Костенко говорил, что начинать надо только когда нечего ждать.
Теперь все молчали иначе: прислушиваясь к тому, что скажет Матвей.
— У нас есть отделения в сорока крупнейших городах. Мы можем взять все администрации в один день, — сказал он.
— И что? — спросил Веня весело.
— И узнаем, что.
Матвей раздумывал, щурясь и вглядываясь в мельканье брызговиков.
— Что мы сделаем в Москве — я понимаю. А вы тут сами разберетесь, Саш?
— Разберемся, — твердо ответил Саша, ничего еще не зная толком.
— Вам куда проще, — спокойно продолжал Матвей. — Все мы этого хотели. Мы ждали этого. Значит, надо делать. Сейчас. Иначе — все.
— Ты как уговариваешь, Матвей. Как будто кто-то против, — сказал Веня.
— А ты вообще пропьешь все! Проспишь и пропьешь! — выругался Матвей, снова гневно обернувшись с переднего сиденья.
— А я тут останусь, — огрызнулся Веня.
— Вот и оставайся.
Все снова замолчали. На этот раз обдумывая то, что высказал Матвей.
— Вы, наверное, дико боитесь смерти, — вдруг сказала Верочка злым, предслезным голосом. — Умерла она, ваша Россия, это всем вменяемым людям ясно. Что вы за нее цепляетесь? Вы что, не знаете, что иногда все умирает? Человек, собака, крыса — они умирают! Умирают!
— Я тебя сейчас выкину из машины, — сказал Саша спокойно.
Верочка тихо заплакала. Она сжалась вся, и гладила маленькие коленки, и тонкие губы кусала. Саше хотелось разбить ей голову.
— Я знаю, как все сделать здесь, — сказал Олег так, словно никакой Верочки в салоне и не было.
Глава тринадцатая
Саша не спал всю ночь, но чувствовал себя, словно ему натерли грудь снегом. Часто улыбался — так бывает, если готовишь самым близким и любимым людям славный сюрприз. Вот-вот гакнет хлопушка, всех осыплет разноцветной бумажной шелухой, и выбежит, весело вереща, ушастый заводной заяц, жутко вращая электрическими глазами.
Делали с Олегом круги по городу, все высчитывая поминутно. Олег скалил зубы довольно, повторял часто, иногда вовсе не к месту: «Зол злодей, а я трех злодеев злей».
Потом снова все обсуждали и опять колесили по городу. Никого не боялись. Несколько раз вылетали на машину с милицией и проезжали мимо, как заговоренные, — никто не останавливал. Дурака с полосатой палкой то по рации вызывали, то машина впереди что-нибудь нарушала, и ее, посвистывая злобно, приходилось тормозить.
— Нам все вешки убрали, — сказал после очередного везенья Олег.
Сашка понял, о чем он: Олег запомнил, что дед в деревне говорил. А казалось, что варенье ест.
— А ты в Бога веришь? — спросил Саша. Олег хмыкнул.
— У нас снайпер был. Иногда нательный крестик клал в рот перед выстрелом. Говорил, помогает.
— «Русь бредит Богом, красным пламенем, где видно ангелов в дыму…» — вдруг вспомнилось Саше, он произнес эти слова просто и тихо, совсем без чувства: подумав отчего-то о семнадцати стариках в белых рубахах в черной, смурой избе… и дедушка его среди них. — …И ангелов тебе видно?
Олег покрутил головой, и неясно было, что это значит: нет, не видно… нет, не скажу… — или: не то ты спрашиваешь, совсем не то…
Саша заснул в последний вечер минут на сорок, и приснился быстрый сон. Будто доехал все-таки до бабушки, в деревню. Скорей выпустил гусей и кур из сарая и звал их за собой, к машине.
Как всегда во сне, была какая-то невнятица: потому; что добирался на легковой машине, а во двор въехал на грузовике… или на чем-то с кузовом. И вот Саша торопится, пока бабушка не вышла, — хочет что-то успеть.
Открыл кузов и сбрасывает тела, и они падают сочно, словно влажные насквозь. Гуси жадно бросаются к тому, что упало, тянут клювами что-то длинное и: широко развевают свои белые крылья, гогоча. Куры гусиных крыльев пугаются, отбегают испуганно, а потом снова, голову нагибая, торопятся клюнуть раз, клюнуть другой.
Саша обернулся, а на него бабушка смотрит от порога. И отец сидит на лавочке, курит.
Проснулся и вспомнил, как гусей и кур созывал: «Судсудо'м, судсудо'м…»
— Че, задремал? — спросил Олег. Они в гараже стояли.
Впервые что-то нежное, человеческое почувствовал Саша в его голосе. Показалось, наверное.
— Получится, Олег? — спросил хрипло и прокашлялся. Зевнул, раскрыв рот так, что отдалось в пояснице. Потянулся за сигаретами. Выкуривали жуткое количество, по четыре пачки на человека в сутки.
Олег не ответил, конечно. Он на такие вопросы не отвечал.
