несмотря ни на что, идти вперед.
Пальцы Лилы, механически сортируя табачные листья, рассеянно рвали и ломали этот дорогой товар.
– Ты нынче в своем уме?! – сердито заорал кто-то над ее головой. – Это что, папеньки твоего товар, что ты его портишь?
Лила подняла голову. Над нею стоял мастер, выбритый, но немного опухший после вчерашней пьянки.
– Это разве направо класть надо? – ругал ее мастер. – Почему столько листьев поломала?
– Они такие и были, – ответила Лила.
– Врешь, сука! Я уже полчаса гляжу, как ты работаешь.
– Это мать твоя – сука, – огрызнулась укладчица, работавшая рядом с Лилой.
– Что? – Мастер забыл о Лиле и обернулся к укладчице. – И ты брехать принялась, а? И ты хочешь со склада вылететь?
– Если мы все вылетим, кто ж у вас работать будет? – миролюбиво спросил кто-то.
– Другие найдутся! Рабочих мно-ого! Хоть лопатой греби.
Мастер пошел дальше по цеху, придираясь к рабочим. От вчерашней выпивки у него болела голова. Ему не сиделось на месте.
Лила стала работать внимательнее. Она разозлилась на мастера, но не ответила ему. Ей вдруг пришло в голову, что с точки зрения партийной работы ее пребывание на складе, может быть, излишне. Она уже приобрела опыт профессионального партийного работника. Не лучше ли ей уделять больше времени размышлениям и самообразованию, не лучше ли включиться в новый сектор борьбы с этим враждебным миром? Надо ли до конца оставаться табачницей?… Да, надо, надо! Только рабочий может быть последовательным коммунистом! Только черный труд и синяя блуза указывают правильный путь! А таких болтунов, как Блаже, таких интеллигентов с буржуазными привычками, как Павел, Макс Эшкенази и тот пожилой товарищ из городского комитета, – вон из партии!.. Никаких временных отступлений, никаких союзников, никаких компромиссов!..
В глазах Лилы загорелся угрюмый гнев. Она не заметила, как снова начала рвать и ломать табачные листья.
К обеду на складе внезапно начался переполох, стремительной волной прокатившийся по цеху. Рабочие шептались, наклоняясь друг к другу, и из уст в уста передавали тревожную весть: «На складе полицейский инспектор!» Одни делали знаки соседям шестами и мимикой, другие старались выйти наружу, чтобы вовремя предупредить товарищей или увидеть, что происходит.
Мастер заметил это и сердито крикнул:
– Эй вы, черти! Чего забегали? Оса на склад залетела, что ли?
– Залетела, да только полицейская оса! – отозвалась одна пожилая работница.
– Занимайтесь своим делом! – приказал мастер. – Не смейте выходить! Пускай подрожат негодяи, у которых совесть нечиста.
Но он вскоре сообразил, что волнение плохо отражается на работе, в начал уговаривать работниц примирительны»: тоном:
– Не бойтесь, дуры! Директор – человек добрый, он не позволит никого тронуть.
– Как бы не так! – возразил один тюковщик. – Он ведь полицейскому инспектору не начальник!
– Нет, но они вместе ракию пьют, – убедительно объяснил мастер.
– Ракия ракией, а служба службой! – заметил тюковщик.
– Успокойтесь и работайте! – Мастер воспользовался случаем выдать себя за защитника рабочих. – Вам ничто не грозит! За вас отвечаю я.
Никто не обратил внимания па его слова. Передавая новость, ее постепенно приукрасили, и положение стало казаться более тревожным, чем было на самом деле.
– За инспектором шли двое штатских, – сообщил кто-то.
– И полицейские с ними! – добавил другой.
– Еще кого-нибудь замучат!
– Кровопийцы!..
Все посмотрели на Лилу. Рабочие опять стали перешептываться.
– Пропала девчонка!
– Забьют ее.
– И следа не останется от ее красоты…
Лила выслушала новость, не проронив ни слова. Сердце ее сжалось, во рту пересохло. Она предчувствовала опасность, но ничем себя не выдала. Только лицо ее осунулось и побледнело.
В это время в дверях появилась полненькая напудренная курьерша, про которую злые языки говорили, что она поставляет женщин мастеру. Она направилась к столу, за которым работала Лила. Курьерша шла через цех в наступившей тишине, постукивая каблуками по полу, и в это время раздался голос пожилой работницы, недавно отвечавшей мастеру:
– Эй, зачем пожаловала, потаскуха?
