– Учишься? – Инспектор небрежно взял в рот сигарету. – Собираешься сдавать экзамены на аттестат зрелости?
– Учусь, – сказала Лила.
– Вот как! – продолжал он. – Чтобы стать министром, если возьмете власть!.. Ну, а как с новым курсом? Кажется, ничего у вас не выходит? Руководство препирается с рабочими, а?
«Значит, хочешь меня запугать», – подумала Лила.
– О каком курсе вы говорите, господин инспектор? – спросила она с удивлением.
– О курсе Коминтерна, конечно! – продолжал инспектор, зажигая сигарету. – Не строй из себя дурочку. Мы тоже слегка разбираемся в марксизме.
– Возможно! – Лила удивленно пожала плечами. – Но я работаю только в дозволенных законом профсоюзных организациях. У меня нет никаких других связей, и вы это знаете.
– Ну вот, опять наврала с три короба, но ничего!.. – Инспектор засмеялся с деланным добродушием, потом повернулся к директору, словно обращаясь к нему одному: – Я основательно изучил марксизм и, право же, отнюдь не умаляю его силы как идеологии людей наивных или неспособных пробиться в жизни. Как слуга государства, я считаю эту идеологию вредной и борюсь против нее… По уж если выбирать из двух враждующих фракций коммунистической партии, то я предпочитаю иметь дело с так называемыми левыми сектантами, честное слово! Я не говорю, что это невинные ангелочки, но как противника я их уважаю больше: в них есть что-то открытое, прямолинейное, и не так уж они страшны. Прежде всего, их узнаешь сразу. Если это интеллигент, он носит рабочую блузу. Если его поймаешь, он сразу открыто и честно признает свои заблуждения. А другие – те подлецы! У них как будто и широкие платформы, и союзники, и от программы они отступают, и не знаю, что еще, а на самом деле они коммунисты до мозга костей. Посмотришь – человек как будто вполне легальный, хорошо одет, тихо-мирно занимается чем-то, а на самом деле втихомолку ведет подрывную работу. Схватишь его – он ничего не знает: я не я и лошадь не моя. «Кто? Я – коммунист?… Ничего подобного! Как вы смеете! Я друг тех-то и тех-то, занимаюсь тем-то и тем- то». Невинная жертва! Херувимчик! Осудишь его – прослывет героем. Отпустишь – опять берется за свое, по действует еще хитрее. Получает жалованье от государства, а сам шушукается с рабочими и крестьянами па вечеринках, по городским окраинам или в сельских читальнях… «Просветительная деятельность, – говорит, – что в этом плохого?…» А на самом деле и просветительная деятельность, и пропаганда, да еще какая!
Инспектор умолк и снова обратился к Лиле.
– Эти подлецы вам тоже не нравятся? – сказал он. – Правда?
Лила снова побледнела, по не от страха. Слова инспектора показались ей бесконечно обидными. Впервые она столкнулась с таким необычным явлением: полицейский служака ругает людей Коминтерна, заявляя, что предпочитает иметь дело со сторонниками нынешнего курса! Откуда ему все это известно? И почему он говорит это ей?
– Господин инспектор, – сказала она. – Ведь я обо всем этом, что вы сейчас говорите, понятия не имею.
– А я имею, и я все знаю досконально! – вдруг закричал инспектор. – Мы арестовали того… черного агронома, с которым ты уже несколько раз встречалась. И он оказался умным человеком! Спас свою шкуру! Все нам рассказал, словно граммофонная пластинка.
«Врешь! – молнией мелькнуло в голове Лилы. – Если бы Иосиф признался во всем, ты бы меня сразу же арестовал, не стал бы заводить этот разговор», И все-таки лицо ее побелело как мел. Она снова почувствовала, как губы пересохли при мысли, что ее могут арестовать и забить до смерти. Она внезапно вспомнила совет, который ей когда-то дал Павел в предвидении подобных случаев. Этот совет гласил: «Отрицай!.. Отрицай все до конца!»
– Тебе ясно? – спросил инспектор.
– Нет, ничего мне не ясно, – твердо ответила Лила.
Директор встал с кресла и, сунув руки в карманы, стал прохаживаться по комнате. Лила почувствовала, что он приблизился, по запаху пудры и одеколона.
– Тогда поговорим в другой обстановке! – В голубых глазах инспектора вспыхнули ехидные огоньки. – Но я знаю, что ты сторонница старого курса и, следовательно, имеешь основание думать, что к тебе я могу отнестись более снисходительно… Разумеется, лишь в том случае, если ты мне поможешь разобраться в ваших делах до конца. Некоторые из ваших признают, что они коммунисты, но от всего остального отпираются… И тогда им туго приходится! Слышишь, ты! Туго!
Лила не ответила. В комнате наступило молчание. Инспектор закурил новую сигарету и вопросительно посмотрел на директора, который по-прежнему как маятник ходил взад и вперед по комнате, засунув руки в карманы. Вместо того чтобы испугаться, Лила рассердилась. Когда инспектор сказал, что он относится снисходительно к приверженцам старого курса, эти слова показались ей омерзительными. В них было что-то нестерпимо обидное, уязвившее ее гордость.
Директор вдруг перестал шагать по комнате и остановился.
– Оставь эту девушку в покое, – сказал он, подойдя к Лиле и положив руки ей на плечи.
– Как так? – удивился инспектор.
– Да так! Не трогай ее! Я беру ее под свое покровительство.
– Ты, должно быть, шутишь, директор! – отозвался инспектор каким-то неестественным тоном.
– Нет, не шучу… Прошу тебя, сделай это ради нашей дружбы.
– А начальство?
– Начальство ничего не узнает, если ты замнешь дело… И давай поставим на этом точку.
Инспектор молчал, опустив голову и словно обдумывая слова приятеля. Лила внимательно слушала их, и мысль ее работала с предельной ясностью. Она чувствовала, как руки директора все сильнее сжимают ее плечи, но желание выслушать разговор до конца сдерживало ее, мешая выразить отвращение, которое она испытывала.
