III
Единственным существом на свете, которое Борис по-прежнему любил и уважал, оставалась его мать. Видя ее, он с удовольствием представлял себе, какой путь он прошел в жизни, и часы, проведенные с нею, хоть и были омрачены ее тоской о Стефане, всегда были ему приятны.
Как-то под вечер она позвонила Борису из своего захолустного городка и попросила его непременно приехать. Борис согласился, хотя завтра днем ему надо было выезжать в Гамбург. В тот же вечер он сел в машину, приказав шоферу ехать побыстрее. Спустя полтора часа он уже подъезжал к родному дому.
Мать ждала его в садике. Только что прошел теплый весенний дождь. Воздух был насыщен ароматом цветущей сирени и роз. Борис почтительно поцеловал руку матери. Она чуть коснулась холодными губами его лба. До сих пор она не могла простить Борису, что он так равнодушно отнесся к участи Стефана.
– Почему ты сидишь в беседке? – спросил он.
– Дома никого нет, мне почему-то стало душно, дайка, думаю, подышу чистым воздухом.
Мать тревожно следила за полицейским, который лениво шел по улице, но Борис не заметил ее беспокойства.
– А где отец?
– Вчера уехал в Софию.
Борис поморщился. Поездки Сюртука в Софию всегда были связаны с какой-нибудь его очередной блажью.
– А меня не известил!.. – Борис почувствовал досаду. – Что ему там сейчас понадобилось?
– Да все с кметом препираются… Отец хочет продолжать раскопки римских бань – это в саду, около теперешних бань, – а кмет не позволяет копать, пока не кончится курортный сезон… И он прав!
– Конечно, прав! – согласился Борис. – А ты не пробовала образумить отца?
Мать рассеянно усмехнулась. Никто не мог образумить Сюртука. Вероятно, она так и сказала бы, но сейчас мысли ее были заняты другим.
– Совсем из ума выжил! – вспыхнул Борис – Надоело мне с ним возиться! В министерствах меня уже на смех поднимают… Весь мир содрогается – такие происходят события, – а старик занялся раскопками римских бань…
Полицейский прошел мимо, и лицо матери стало спокойным.
– И что это еще за новая мания – переводить учителей из гимназии в гимназию! – продолжал Борис. – Инспектора от него прямо стонут.
– Если ты уладишь дело с раскопками, он оставит учителей в покое, – проговорила мать.
– С ума спятил старикашка!
Борис ласково взял мать под руку, и они пошли к крыльцу. Солнце опускалось, прячась в оранжевых облаках. Невдалеке монотонно и тихо журчал ручей, сирень запахла еще сильнее.
– Как Мария? – спросила мать, когда они подошли к крыльцу.
– Все так же, – рассеянно ответил Борис. – Вчера ее увезли в Чамкорию… Надоела она всем.
Мать не отозвалась. Ей было стыдно. Стыдно, что человек, который сказал это, – ее сын.
Они вошли в столовую, мать повернула выключатель, и при свете люстры Борис прочитал на ее лице радость, тревогу и озабоченность. Темные глаза ее горели лихорадочным блеском, на увядших щеках проступили пятна неяркого румянца.
– Что с тобой? – спросил Борис.
Он смотрел на мать с суровым участием, готовый с гневом обрушиться на каждого, кто осмелился бы ее потревожить.
– Ничего! – загадочно улыбнулась мать.
– Зачем ты вызвала меня?
– Так просто! Долго не виделись. Захотелось поужинать вместе с тобой.
Борис продолжал порицать отца – теперь уже за патриотическое усердие, с каким тот старался очистить околию от учителей-коммунистов. В принципе Борис был не против этой кампании, но хлопоты, связанные с нею, не приносили дохода, и, следовательно, она была так же бессмысленна, как и раскопки римских бань. Кроме того, это озлобляло учителей, восстанавливая их против «Никотианы».
– Угостишь меня рюмкой коньяку? – попросил Борис, когда его раздражение улеглось.
– Нет! Сегодня не дам! – строго проговорила мать. – Погоди немного, потом я принесу вина.
– Ладно, – согласился Борис.
Снова на лице матери появилась загадочная улыбка. «Будет просить денег на приют», – подумал сын. На этот раз он решил расщедриться, чтобы доставить ей удовольствие.
– Как поживают твои сиротки? – Борис сделал вид, что случайно вспомнил о сиротах.
– Как всегда… Грустные они, бедняжки, и такие милые.
– Может, им чего-нибудь надо?
– Пока нет.
Борис был озадачен. Мать перевела разговор на ого торговые дела в Беломорье. Она накрыла стол
