– Как? Ты разве меня не узнаешь? – разочарованно спросила Лила.
– Узнаю, конечно, – ответила Ирина.
– А помнишь историю с моей рукой?
– Какую историю? – спросила Ирина.
– Ну, уж ото безобразие! – Лила недовольно поморщилась и улыбнулась чуть насмешливой, добродушной улыбкой. – Неужели не помнишь, у меня была сломана рука, а ты мне накладывала гипс?
– Не помню, – равнодушно ответила Ирина. – Где это было?
– В деревне, у Динко.
– Ну, когда я приезжала туда, ко мне всегда таскались больные… Чего только не приходилось лечить – в сломанные руки, и сломанные ноги.
– Глупости!.. – Лила присела на кровать к Ирине. – Ты давно забросила медицину, и вряд ли у тебя за всю жизнь наберется десяток пациентов… Ты в самом деле не помнишь? Динко позвал тебя потому, что я тогда скрывалась, а участковому врачу нельзя было доверять.
– Не помню, – бесстрастно повторила Ирина. – Наверное, я и не подозревала, что ты скрываешься.
– Будет тебе болтать чепуху! – Лила наклонилась к Ирине и потрогала ей лоб. – Потом ты даже прислала через Динко чемоданчик с одеждой, чтобы помочь мне скрыться… Ты почему-то не хочешь признаться. Неужели так сильно ненавидишь коммунистов? Неужели для тебя унизительно поболтать со мной?
Ирина взглянула на нее, но ничего не ответила. Опять она столкнулась с умением Лилы сразу докапываться до истины.
– Не бойся, я не выдам тебя милиции! – рассмеялась Лила. – И не думай, пожалуйста, что я пришла к тебе порисоваться или спросить, не нужно ли тебе чего-нибудь.
– Нужно! – неожиданно проговорила Ирина.
– Что тебе нужно?
– Заграничный паспорт!
Ирина холодно и со злобой взглянула на Лилу.
– На что тебе заграничный паспорт? – Голос Лилы стал суше, но она не потеряла терпения и не рассердилась.
– Чтобы не видеть вас! – зло отрезала Ирина.
– Такие мы плохие?
Наступило молчание, и перед Ириной снова промелькнули, как фильм, назойливые воспоминания о последних десяти годах ее жизни, но вспомнила она не отдельные эпизоды этого фильма, а лишь чувство пустоты и бесконечной печали, которое охватывало ее в часы одиночества.
– А ты любила свой мир, Ирина? – внезапно спросила Лила.
– Да! – ответила Ирина. – Любила.
– Что же именно ты любила? Своих любовников-немцев? Или печальную гордость, которую ты испытывала оттого, что из любовницы Бориса Морева стала его женой?
– Что ты можешь знать о моих любовниках-немцах и о Борисе Мореве? – резко оборвала ее Ирина.
– То же, что и все! – спокойно ответила Лила. – Что они тебе осточертели. Всю жизнь ты мечтала о чем-то таком, чего не могла найти в своем мире… Ты помнишь наш разговор десять лет назад в деревне, у Динко?
– Ничего я не хочу помнить! – грубо ответила Ирина.
– Твоя гордость вызывает у меня уважение. У нас сейчас нет отбоя от людей, которые на все лады выпячивают свои заслуги… Один заявляет: он-де знал, что такой-то человек – коммунист, и все-таки не выдал его полиции. Другой приводит свидетеля, который якобы видел, как он прослезился, когда такого-то расстреляли… А ты поступаешь как раз наоборот.
– Мне нечего бояться, и я не желаю лизать вам пятки.
– Нет, дело не только в этом! Просто ты отталкиваешь мою дружбу. А ведь с Чингисом ты говоришь по- другому.
– Чингис был мне симпатичен еще в университете.
– А я тебе не симпатична!.. Почему, Ирина?
– Потому что я ненавижу коммунистов! Ясно тебе наконец?
– Ты грубишь, а это значит, что ты дошла до отчаяния… – Лила терпеливо улыбнулась. – Но если ты так нас ненавидишь, чем тебе нравится Павел?
Лицо Ирины сделалось болезненно напряженным, руки ее задрожали.
– Кто тебе сказал? – презрительно спросила она. – Вот уж не думала, что ты настолько подозрительна. Однако я не собираюсь на него покушаться. И у меня пет пи малейшего желания поддерживать знакомство с Павлом. Не бойся!
– А я не боюсь. Мы с Павлом связаны давно. А сейчас ждем правительственного декрета о гражданском браке.
– Скажи своему Павлу, я восхищаюсь им не больше, чем его братом, который околел в Салониках. –
